Из России в Китай. Путь длиною в сто лет

Заявление, о котором пишется в письме, представляло собой опровержение «справки» все того же Мордвинова. В связи с закрытием дела вопрос Ли Мина из НКВД передали на рассмотрение Коминтерна, который должен был принять решение по партийной линии. Туда же поступил и материал, состряпанный Мордвиновым вкупе с его подручным, референтом того же отдела кадров, Чжан Суйшанем, которого в московской китайской колонии (тогда уже немногочисленной) за маленький рост именовали просто Сяо Чжан[73]. Ли Мин до ареста не был лично знаком с Мордвиновым, но, по иронии судьбы, через несколько лет в Китае ему пришлось с ним столкнуться при совершенно иных обстоятельствах. Об этом я расскажу позже.

А в те ноябрьские дни 1939 года фамилия Мордвинова для меня звучала одиозно. Едва успев выйти на свободу, Ли Мин решил, что нужно срочно подготовить материал для Коминтерна на русском языке, и взял в оборот меня. Возвращаясь с работы, я тут же садилась за пишущую машинку, взятую у Лены Скачковой (Радчевской). Ли Мин размашистыми шагами ходил по комнате, надиктовывая текст. Иногда останавливался, чтобы затянуться папиросой, или задумывался, как лучше сказать. Я торопливо стучала на машинке, на ходу редактируя текст, подсказывая мужу необходимые слова. Под конец Ли Мин все перечитал и внес правки. Мы работали почти полмесяца – получилось 240 страниц. Один экземпляр Ли Мин отнес в Коминтерн, а копия осталась у нас дома.

Фактически это было не просто «Заявление», а подробная автобиография. В первом разделе Ли Мин писал о своей семье, о своем детстве и юности. Затем два года в рядах Народно-революционной армии, два года во Франции, начало революционной деятельности в Китае в 1921 году – и так далее, вплоть до отъезда из Шанхая в конце 1930 года. Он вспоминал интересные детали, имена людей, подробности событий, в которых ему довелось участвовать. Диктовал увлеченно, отдаваясь течению памяти. Видно было, что погруженность в события пятнадцати – двадцатилетней давности помогала ему укрепить силы и дух перед лицом давящей действительности. Мне были совершенно неизвестны ни имена, ни события, о которых говорил Ли Мин. Но шестьдесят лет спустя, на торжественном собрании, посвященном столетию со дня рождения Ли Лисаня, представитель влиятельного ведомства ЦК КПК, занимающегося историей партии, особо отметил значение «Автобиографии» Ли Лисаня как важного исторического документа, донесшего до наших дней многие неизвестные прежде или забытые факты. И очень жаль, что последняя часть «Автобиографии» получилась скомканной, потому что, как указал в ней Ли Мин: «Партследователь Луканов меня торопит».

Сдать материал-то его торопили, но собрать заседание ИККИ для решения его вопроса не спешили. И со своими проблемами Ли Мину приходилось разбираться самому.

Да, Ли Мин обрел свободу. Казалось, чего еще желать? Теперь все должно быть хорошо, думала я. Но – увы! – наши неприятности на этом этапе далеко не закончились.

Дня через два после возвращения домой Ли Мин пошел в районное отделение милиции оформить прописку, без которой в городе жить не полагалось. Там его ждал удручающий сюрприз: ему, как человеку, выпущенному из тюрьмы, где он сидел по печально известной политической 58-й статье Уголовного кодекса, проживание разрешалось только за пределами 101-го километра от Москвы, а никак не в самой столице. Как жить, чем заниматься Ли Мину вне Москвы, где-нибудь в Александрове? А мне – бросать институт или расставаться с мужем, едва с ним соединившись? Что делать? Радость наша погасла, как костер, в который плеснули ушат холодной воды.

Но Ли Мин был человеком решительным, и на этот раз он не пал духом и нашел-таки выход из тупика, в который его снова собиралась загнать судьба. Недолго думая, он отправился в Московское управление внутренних дел, добился приема у заместителя начальника, который не так давно ему объявил об освобождении и с добрыми напутствиями пожал руку. Он изложил тому свое положение. Решительные действия помогли – все закончилось как нельзя лучше: в милиции по указанию сверху ему оформили московскую прописку.

Жить мы остались у моей мамы, в 1-м Басманном переулке. Вопрос о возвращении нам комнаты в гостинице «Люкс» поднять было можно, но Ли Мин почему-то не захотел. Занимали мы втроем (мама, Ли Мин и я) всего лишь половину комнаты, правда, большой – тридцатисемиметровой. Но это была всего лишь половина, отгороженная простой матерчатой ширмой. В другой половине жил с женой и маленьким ребенком брат Володя. Жить было тесно, но мы почему-то не испытывали больших неудобств. Вероятно, потому что все тогда так жили: целыми семьями в одной комнате, да еще меньшей по площади. Отдельные квартиры имели очень немногие москвичи.