Читаем Из сборника «Поздняя латинская поэзия» полностью

Из сборника «Поздняя латинская поэзия»

Альпы одолены, спасены гесперийские царства,И вознесен победитель-отец в достойную сферу,И небеса величавей горят, обновившись звездою.Ныне тебе, Стилихон, могущество вверено Рима,5 Высшая власть вручена над кругом земным, и двойнаяО государях забота, и двух воеводство престолов.[2] Только злоба терпеть не умеет покоя и мира,И кровожадная пасть иссыхает без свежего пойла —И замышляет Руфин опять в несказуемых войнах10 Выжечь землю, и мир перебить привычною смутой.Он говорит себе так: «На что я могу полагатьсяВ зыбкой жизни моей? Каким я сумею искусствомБурю унять? Ненавистный народу, теснимый войсками,Как поступлю? Ни в силе меча, ни в любви государя15 Нет защиты: со всех сторон опасности зреют,И над моей головой уж сверкает клинок обнаженный.Что мне осталось? Одно: замутить небывалую смуту,Чтобы погибель моя погибелью стала народам!Пусть умру, но со мною весь свет! Утешением в смерти20 Будет всеобщая смерть: никакой меня страх не заставитРаньше того умереть — жизнь и власть для меня нераздельны!» Так он сказал, и словно Эол, спускающий ветрыС цепи, препоны разверз, затопил племенами державу,Войнам путь проторил и, следя, чтоб нигде не осталось25 Незараженной страны, расписал истребленье по землям,Каждой свою назначив беду. Одни переходятЗаледенелый Дунай и дробят колесами воды,Свычные прежде с веслом; другие Каспийским проходом[3]По неоткрытым тропам сквозь армянские снежные кручи30 Валом катят на богатый Восток. Дымится пожаромКаппадокийский Аргей, где пасутся летучие кони,Галис[4] кровью течет, и горы уже не защитаДля Киликийской земли. Пустеют угодья привольнойСирии; мчатся копыта врагов по долине Оронта,35 Где невоинственный люд сроднился лишь с песней и пляской;Льется из Азии плач! А Европа, открытая гетам,Стала игралищем их и добычей до самых далматскихРощ в зеленой листве: все земли, простертые междуАдриатических вод и бурливо шумящего Понта,40 Обнажены, опустошены, ни пахарь не пашет,Ни пастух не пасет, как в Ливии, выжженной зноем,Где каменеет земля, отвергая людскую заботу.Пламя взвилось с фессалийских полей; в лесах ПелионаГовор пастуший умолк; эмафийские[5] жатвы — под пеплом.45 А о паннонских краях, о фракийских беспомощных градах,О придунайских равнинах никто уже больше не плачет:Каждый год открыты они для ярости вражьей,И ощущенье беды перешло в тупую привычку.Злая судьба! в сколь малый срок великое гибнет!50 Сколько стоило крови создать и упрочить державу,Сколько вождей положили труды на ее утвержденье,Сколько лет стояла она под римскою властью, —Всё один погубил изменник в мгновение ока! Сам великий тот град, почитаемый ровнею Риму,55 И за проливом своим халкедонскую видящий отмель,[6]Даже и он трепещет уже недалекого Марса:Рядом пылают огни, и рядом хриплые стонутВражьи рога, и у всех на глазах вонзаются в кровлиСтрелы, дрожа на лету. Одни охраняют пролеты60 Стен, другие в порту корабли сцепляют цепями;Только жестокий Руфин ликует при виде осады,Счастлив от общей беды и, взойдя на дозорную башню,Обозревает ужасный вид окрестного поля:Тянутся пленницы в плен, торчит полумертвое тело65 Из водоема, иной, пораженный внезапным ударом,Падает, не добежав до ворот, а иной — на пороге;Старцу его седина не охрана, и кровью младенцаОрошена материнская грудь. В безмерном восторгеОн разражается хохотом; лишь одного ему жалко —70 Что не своею рукой рассевает он смерть. По равнинеВсюду пылает пожар, лишь его не касаясь поместий;И наслаждается он, и враг ему радостней друга.Впрямь, не гордился ли он, что ему одному не закрытыВражьего стана врата и доступ к переговорам!75 Всякий раз, как он выходил заключать свои сделки,Целая шла с ним толпа приспешников, рабски покорных;Воин с мечом вздымал знамена тому, кто не воин!Сам же он, варваром быть желая даже наружно,Шел посреди, покрыв себе грудь рыжеющим мехом,80 В сбруе, как гет, с огромным колчаном, с натянутым луком,Варварский вид приняв и варварский дух выдавая.И не зазорно ему, блюстителю римских уставов,Консульскую сменить колесницу на гетский обычай!Страждет латинский закон, принужденный сменить одеянье,85 Скорбно склоняя чело пред судьею, окутанным в шкуру. О, как мрачен народ! как смотрит, как тайно он ропщет(Тайно, ибо ни слов, ни слез не дано в утешеньеГорю: за все назначена казнь): «Доколе нести намСмертное это ярмо? Какой для бедственной доли90 Будет предел положен? Кто плачущим слезы осушит,Кто мятущихся вырвет из смут? Оттоле нас губитВарвар, отселе — Руфин; ни на суше спасенья, ни в море;Страшный свирепствует враг на полях, но много страшнееВ собственном нашем дому. Приди же на помощь отчизне95 Гибнущей, о Стилихон! Поистине здесь твои чада,Здесь твой дом, здесь твой брак, впервые привеченный богом,Здесь Гименей во дворце озарил твое факелом счастье.[7]О, желанный, приди — хоть один! С твоим приближеньемСами утихнут бои, и безумство несытое рухнет».100 Вот каковой заревые края[8] мятежились бурей.А Стилихон, чуть только Зефир дохнул на зимовьяИ на холмах от талых снегов обнажились вершины,Свой италийский край оставляет под сенью покояИ на восток обращает свой путь, ведя за собою105 Галльскую мощь и восточную мощь, две несхожие рати.Нет, никогда под единой рукой досель не сбираласьСтольких сила полков и столь многое разноязычье!Там армянин на коне кудрявую голову вскинул,Легким узлом затянув свой плащ травянистого цвета,110 Здесь шагают им вслед огромные рыжие галлы —Те, кого быстрый Родан питает и медленный Арар,Те, кто, рождаясь на свет, испытуются водами Рейна,[9]Те, наконец, на кого торопливая в беге ГарумнаПлещет попятной волной, океанским гонима приливом.115 Дух во всех един, забыты недавние раны,Злобы нет в побежденном, и нет в победителе спеси.Пусть недавно лишь смолк зов труб к усобице бранной,Страсти не улеглись, и гнев воинственный тлеет, —Всех одна сплотила любовь к своему полководцу.120 Именно так (преданье гласит) за царственным КсерксомВ войске шел целый мир, осушая текущие реки,Стрелами солнечный свет затмевая, ладьи через горыПравя и шагом своим поправ перекрытое море.[10] Вот перешел он Альпийский хребет — и дрогнувший варвар125 Больше не рыщет в полях, в едином сбивается стане,В оборонительный круг ощетинив равнинную пажить:Ров ложится двойной, над рвом непреодолимыйТын встает на валу, и, словно стена боевая,Строятся плотным кольцом кибитки под бычьею кожей.130 Оцепеняющий страх пронзает Руфиново сердце,Кровь отливает от щек, стоит охладелый, не зная,В бегстве ль спасенья искать, предаться ль на милость сильнейшихИли направить стопы к послушному вражьему стану?Что ему груды богатств, сундуки, золотого металла135 Полные, что ему кров, на порфирных столбах утвержденный,Что ему весь дворец, горой возносящийся к небу?Слышит он шаг, считает он дни, остаток он жизниМерит остатком пути. Трепеща наступления мира,Он не смыкает глаз, он ночью срывается с ложа,140 Словно безумный, казнясь самим ожиданием казни.Ярость нисходит в него, оживает в злодее преступныйГений, и вот он идет в священный чертог государяИ обращается к слуху Аркадия с грозной мольбою: «Ради сияющей братней звезды, ради мощных свершений145 Ставшего богом отца, твоей ради юности светлойЯ заклинаю: спаси! От неправых мечей СтилихонаДай мне уйти! На погибель мою ополчается сговорГаллии всей: если есть племена по ту сторону бриттов.Где Океан омывает волной последнюю землю,—150 То и они взметены на меня! Ужели я стоюСтольких мечей и стольких знамен? Откуда такаяЖажда крови? О нет! Он два мировых полушарьяХочет подмять под себя, он не вынесет равного рядом:Мало ему над Римом стоять, над Ливией править,155 Галлам, испанцам веления слать: уж под солнечным кругомТесно ему и под сферою звезд! Какую добычуОт победительных войн августейший собрал Феодосий,Вся у него, никому ничего не отдаст из захвата!Он ли будет и впредь наслаждаться привольным покоем,160 Я ли стану терпеть?! Почто в твои земли он вторгся?Пусть отойдет из Иллирика, пусть восточное войскоОн воротит на восток, пусть брат поделится с братом —Будь наследник меча, как был ты наследником скиптра!Если же ты не намерен помочь моей участи смертной165 И отвратить беду — пусть знают и звезды и маны,Что не одна моя голова падет под секирой:Кровь польется на кровь, не без свиты сойду я к Коциту,И не на радость могила моя для могильщиков будет!» Так сказав, исторгает приказ, и гонец поспешает170 В путь с неохотным письмом государя, прикрывшим измену. Между тем Стилихон ликует, к врагу приближаясь:Вот уж недалеко войска от рва и от вала;Рвутся когорты на бой, и он побуждает их к бою.Встали армяне на левом крыле, доверено галлам175 Правое; на удилах кипит горячая пена;Тучами пыль встает к небесам; везде по равнинеВетер вздувает значки над взмахами копий, и мнится —Взлетом багровых змей[11] свирепствует самое небо.Блеском сияют мечи по Фессалии, падает отблеск180 В грот Хирона, на брег, не забывший младенца Ахилла,И на этейскую темную высь. Оглашается кличемСнежная Осса, высокий Олимп[12] отзывается эхом;Доблесть вскипает в сердцах, и жизни отважным не жалко:Им не преграда ни круча скалы, ни глубокие русла185 Рек: несутся стремглав, и стелется даль под копыта. Если бы в этот час с этим духом ударить на битву —Греция в жертву мечам не досталась бы силой измены,В крае Пелопа цвели города бы, не ведая Марса,Лакедемон бы стоял, стояли бы стены аркадцев,190 Дым не застлал бы два моря, взлетев над горящим Коринфом,И кекропийская мать не томилась бы в лютых железах,[13]Мог бы этот день положить предел злополучью,Искоренив навсегда семена всех будущих бедствий.О, какой триумф отымаешь ты, зависть Фортуны!195 В трубный рев и в ржанье коней приходит посланьеОт государя и слух поражает оружного мужа. Он изумлен. Великая скорбь и великая яростьДушу терзают его: ужели столь жалкому трусуСтолько воли дано? В сомненье он ищет решенья —200 В бой ли вести войска или бросить славное дело,Так превосходно начав? Он хочет помочь иллирийцам —Но на пути государев приказ. Послушанье сильнее:Доблесть смириться должна. Там — зовет всеобщее благо,Здесь — опала грозит. И вот он в негодованье205 Руки к небу простер и рек от полного сердца: «Вышние боги, досель не сытые гибелью римской!Если под корень подсечь великую нужно державу,Если единый удар погубить должен дело столетий,Если постыл человеческий род, — пусть буйное море210 Ринет на сушу потоп, пускай в колеснице небесной,Сбившись с пути, Фаэтон наудачу отпустит поводья, —Но не Руфин! Ему ль эта честь? Ужель не позорноМиру пасть от Руфиновых рук? Увы! отзываютНас из разгара войны, велят сложить нам оружье!215 Вы, города под огнем и мечом, свидетели будьте:Я повинуюсь и бедственный мир уступаю крушенью!Поворотите знамена, вожди! Восточное войско,В путь, по домам! Пусть луки замрут, пусть трубы умолкнут,Пусть уцелеют враги — таково повеленье Руфина!»220 Эти услышав слова, общий рев испустили когорты:Как керавнийская зыбь, италийским дробимая кряжем,[14]Как из увлажненных западных туч исходящие громы,Так не хотят расходиться полки, так требуют боя,Так за великого спорят вождя, так каждое войско225 Хочет его для себя. Любовь соревнует с любовью,Достопохвальный колеблет мятеж обоюдную верностьИ, наконец, в таком прорывается ропщущем крике: «Кто обнаженные наши мечи, занесенные копьяХочет вырвать из рук, разогнуть напряженные луки?230 Кто на сверкнувший клинок налагает запреты закона?Вспыхнувши раз, воинственный дух погасать не умеет:Дроты сами хотят упиться варварской кровью,Сами рвутся в полет, и клинок увлекает десницу,И не приемлют ножны не отведавших недруга лезвий.235 Нет! не потерпим! Доколь раздорами нашими тешитьГетов? Опять восстает гражданской усобицы призрак!Кровь в наших жилах — одна, орлы наши — общая стая:Не разделяй их! Одно неразъемлемо цельное телоПеред тобой. Мы пойдем за тобою в любые походы:240 Хочешь — в фульские льды, под гиперборейские звезды,Хочешь — в ливийскую степь, в пески, раскаленные солнцем;Если желанен тебе красный берег Индийского моря —Золотоносную пить готовы мы воду Гидаспа;[15]Если прикажешь на юг, где новорожденного Нила245 Тайный источник лежит,— весь мир за тобой позабудем.Где бы под сводом небес Стилихон шатры ни раскинул —Там отчизна для нас!» «Оставьте! — повелеваетВождь. — Вложите мечи! Пусть прежде развеется тучаЗлобы, грозящая мне. Победа не стоит победы,250 Если она для меня одного. Ступайте, ступайте,Верные юноши — уж не мои!» Не добавив ни слова,Он обращается вспять. Так лев, зияя несытойПастью, спешит отступить, когда набежавшие толпыПасших стада пастухов копьем и огнем его гонят:255 Клонит он шею к земле, застилает гривою очиИ раздвигает трепещущий лес тоскующим ревом. Как увидал легион, что он разделен и покинут, —Горький вздымает он стон, орошает слезами забрала,Вздох сжимает в груди, но сдавленный рвется наружу,260 Панцирных крепких пластин сотрясая железные связи.«Предали, предали нас! запрещают идти за любимым! —Так восклицают бойцы. — О вождь, ужели презренныЭти десницы тебе, столько раз победные в сечах?Разве мы для тебя — ничто? Зачем удостоенЗапад счастья иметь тебя над собою у власти?Что мне родные края, что мне дети, с которыми свижусь,Что мне за радость почтить пенатов любимого дома?Все без тебя мне не мило. А там нависает тиранаПуганый гнев над моей головой: уж верно, он мыслит270 Новую кознь против нас, и быть нам добычею дикихГуннов или в рабах ходить у немирных аланов!А ведь еще не иссякла во мне природная силаИ не отвыкла рука владеть разящим железом!Знай же: останешься ль ты под закатным своим небосклоном,275 Все равно, Стилихон, для меня и вдали ты единыйВождь, и верность моя — для тебя. Тебя ожидаетДолжная жертва от нас: да свершится святое закланье!» Так скорбя, покидали войска гемонийское поле[16]И подступали уже к македонским пределам, в которых280 Стены стоят Фессалоники. Боль сокрыта в глубинахСердца, и гнев молчаливо мостит дорогу для мести:Ищет взгляд удобного места и доброго часаДля совершенья того, что задумано. Но ни единыйВ вооруженной толпе не выдал угрозы словами.285 Как подивятся потомки в свои грядущие годы,Что сохранялся в молчанье такой многолюднейший сговор,Умысл остался сокрыт, и жар души не прорвалсяНи в путевой болтовне, ни за чашами шумного пира!Всех побуждало молчать одно и то же упорство:290 Тайну народа хранил весь народ. А уже миновалсяГем, и была позади Родопа, и вот по фракийскойВойско равнине пришло в по Гераклу зовущийся город.[17] Об удаленье вождя и о приближении войскаСлышит Руфин донесенья и, вскинувши гордую шею,295 Мнит, что уже он спасен и в руках у него уже скипетр.Голос возвысивши, он ободряет приспешников дела:«Он побежден! он изгнан! в моей империя власти!Больше мне враг не грозит! И единый я всякому страшен —Кто же теперь на меня посягнет, укрепленного войском?300 Не одолев безоружного, кто на оружного встанет?Тщись теперь, Стилихон, измышлять в своем отдаленьеПагубу мне! Между нами лежат неоглядные землиИ пограничный Нерей грохочет морскою волною!Больше, покуда я жив, тебе скалистые Альпы305 Не перейти! Оттуда пускай в меня острые стрелы,Меч оттуда найди, который бы мог дотянутьсяДо Константиновых стен! Ужели былые примерыНе остановят тебя? Хоть один на меня посягательСпасся ль от этой руки? В середине целого мира310 Ты стоял — я столкнул тебя прочь, я лишил тебя ратей.Ныне пируйте, друзья! Пора нам готовить подаркиЩедрые новым войскам: должны мы осыпать их златом.Завтра засветится день, благосклонный моим вожделеньям:Царь, хоть не хочет того, но сам, принужденный, прикажет315 Царство со мной разделить. Двух бед избегну я сразу:Низкой доли слуги и злой славы захватчика власти». Вот какие слова обращал он к черному скопуБлижних злодеев своих, совместным окрепших разбоемИ приведенных в подмогу ему единою мыслью —320 Что ничего им запретного нет: совместною тайнойПрочен преступный союз. И вот они уж заранеРаспределяют отбитых невест, разделяют добычу,Предназначают, кому на каких обжорствовать странах. Ночь приняла на покой в свое глубокое лоно325 Смертных усталых, и сон распростер свои черные крылья.Только Руфин, волнуясь в душе тревожной заботой,Трудно нащупывал сон. А едва успокоившись сердцем,Вдруг он перед собой увидел ужасные тени —Тени тех, кого сам погубил; и одна, проясняясь,330 Так обратилась к нему: «Проснись! О чем ты томишься?Знай: конец всем трудам и покой после тяжких свершенийЗавтрашний день тебе принесет: вознесешься превышеВсех, и тебя на руках понесут счастливые толпы».Так двоезначно сказала она. И, знаменьем темным335 Он обманувшись, не внял, что его голове угрожало. Вот уж лучи протянула заря к высокому Гему,И в поднебесье Титан устремил колесницу поспешнейВ жажде быть наконец Руфиновой зрителем смерти.Ложе покинул Руфин, велит разукрасить по-царски340 Свой чертог, способный вместить несметных застольцев, —Ныне будет им пир! — а на золоте, ждущем раздачи,Повелевает чеканщикам выбить свой собственный профиль.Сам же пускается в путь, чтоб приветить идущие рати,Царственно глядя вокруг, надменней, чем истинный август,345 Шею по-женски взогнув, уверенный в том, что достигнетВласти, словно уже порфира окутала телоИ над висками зажглась диадема в камнях драгоценных. Есть у ворот городских, обращенных к полдневному небу,Возле стены равнина и луг; кругом отовсюду350 Море лежит, и одна лишь туда пролегает дорога.Здесь-то пылавшие местью войска, сияя оружьем,Встали полк за полком. На левом крыле пехотинцыДержат ряды, а с другой стороны за всадником всадникРвущимся вскачь скакунам уздает горячие губы.355 Воин над головой потрясает перьями шлема,И на плечах у него железными красками блещет,Переливаясь, дрожащая сталь: из выгнутых полосЛаты, скрепясь, облегли живые члены, и с нимиДвижутся — страшно смотреть! — как будто стальные, фигуры360 Тронулись с мест, и металл задышал человечьим дыханьем.Тот же убор одел и коней: железный очелокГрозен врагу, а железным бокам не опасны удары.Каждый стоит на месте своем, прекрасен и страшен,И ужасая и радуя взгляд, а над ними в утихшем365 Ветре обвисли на копьях грозившие недругам змеи. Август привет воздает знаменам, овеянным славой.Следом за ним Руфин к обманам привычною речьюСлавит десницы бойцов, говорит по имени с каждым,Всем обещает, что ждут возвратившихся жены и дети370 В их невредимых домах. Они, притворством притворствуДолжный давая ответ, заходят тем временем сзади,Дальнею строй изогнув дугой и готовясь нежданноОба конца ее сблизить в кольцо. Начинает сужатьсяПоле, сдвигается щит ко щиту, все круче и круче375 Выгиб, сводящий крыло и крыло постепенно и мерно.Так расставляет широкую сеть вкруг зеленого лесаЛовчий, так рыболов устрашенную к берегу рыбуГонит, неводом в плен забирая чешуйную стаю.Все тесней ячеи, все больше смыкается выход.380 Лишние отстранены. А Руфин, окруженья не ч\д, , .В прежнем пылу уж хватает за плащ неробкой рукоюАвгуста, требуя: «Дай с тобою взойти на трибуну,Почесть со мной раздели, объяви меня дольщиком скиптра!»Вдруг отовсюду сверкнули мечи, вдруг грянул ужасный385 Крик со всех сторон: «О подлый, о мерзкий, ты думалНас склонить под ярмо, нас ввергнуть в рабские узы?Ты позабыл, откуда наш путь? Рабами ли зватьсяТем, кто сам для людей возвращал и закон, и свободу?Дважды нами подавлен мятеж, дважды сломлены Альпы,[18]390 Нас приучила война не знать над собою тиранов!» Слышащий окаменел. Пути к спасенью закрыты:Всюду железный колышется лес. И справа и слеваЗамкнутый, видит он блеск клинков, повергающий в трепет,Так свирепый зверь, из урочищ исторгнутый отчих,395 Выси покинувший горных лесов и круглому циркуБрошенный в дар на арену, глядит, разъяренный, и видит:В плеске толпы перед ним — боец, разящий с колена,Всюду грохочет народ, теснятся ряды над рядами, —И замирает в тоске, оглушаемый криком и свистом.400 Тут из ратных рядов бросается самый отважный,Меч наготове, пылает лицо и яростно слово:«Это гонимый тобой Стилихон своею десницейЗдесь поражает тебя! далек он, но меч его близок!»Крикнул, и в бок вонзает клинок заслуженной кары.405 Счастлива длань, которой дано было первою кровьюЖертвы закланной омыть страдания целого мира!Вслед за одним бросаются все и ударами копийТело дробят, острия все в одном согреваются мясе,И ни один не желает уйти с незапятнанной сталью.410 Этот рвется ногтями к еще не смеженному взоруАлчных очей, тот схватил, как добычу, отъятую руку,Третий ногу отсек, четвертый плечо из суставаВывернул; этот в спине позвонок с позвонком разымает,Этот печень, тот сердце, тот полные вздохом последним415 Легкие вырвал на свет. Мало места для мести, простораДля ненавидящих нет! Исчерпана смерть, но казнящимУдержу нет: раскромсанный труп вздевают на копья,И покраснела земля, как там, на горе Аонийской,[19]Где погибал от вакханок Пенфей или где Актеона420 Бросила псам за брошенный взгляд богиня Диана. О, Фортуна, ужель столь долгую милость злодеюХочешь таким окупить ты возмездием, хочешь поправитьЗло, что сама нанесла? Один ли расплата за многих?Всем раздай Руфинову плоть исстрадавшимся землям,425 Голову Фракии дай, ахеянам торс в утешенье, —Что же дашь остальным? Всех частей его тела не хватитВсем разоренным краям! Но вот уж из города мчитсяОсвобожденный народ: старикам не преграда их годы,Юным девам — их стыд; мужей потерявшие вдовы430 И сыновей потерявшие матери волей тиранаБыстрой стопой к ликованью спешат. Им любо направитьШаг по растоптанным членам, окрасить сандалии кровью,Любо градом камней взметнуть, осыпая ударыНа роковое лицо, с высокой глядящее пики435 Над многолюдной толпой, с торжеством шагающей в город!А по рукам гуляет рука на посмешище черни:Ищет она подаянья в угоду душе ненасытной,Страшную шарит корысть, и пальцы ее, как живые,Крючатся, если, глумясь, шевельнуть ведущую мышцу.440 О, пускай же никто на свое не надеется счастье!Так превратны щедроты богов, так изменчиво небо!Эта рука, которая сжать надеялась скипетр,Эта рука, над которой клонились с покорным лобзаньемСтолько знатнейших уст, теперь для убогого тела445 На погребальный обряд посмертной просит подачки!Каждый на это взгляни, в счастливой вознесшийся доле:Здесь под стопами толпы площадной не тот ли растерзан,Кто пирамиды себе воздвигал, для будущих мановПышный готовя покой, чтобы спорил он с роскошью храмов!450 Он, окутать себя сидонскою мнивший порфирой,[20]Голый, брошен стервятникам в снедь! Он, целым владеяМиром, лежит, не имея земли на могильную яму,В множестве мест погребен и все же лишен погребенья! К небу казнь понеслась. Свободней вздохнули светила,455 Легче стало земле, стряхнувшей проклятое бремя.Тяжкая тень опускается в Орк, устрашая Эака.Цербер лаем тройным удержать ее хочет, но тщетно!Души его обстают, неправых расправ его жертвы,Черным сонмом его окружив, влекут его к судьям,460 Горьким воем вопя. Так пчелы слетаются роем,Если пастух вороватой рукой потревожил их соты:Рвутся к лиц, крылами жужжат, колючие тянутЖала, спешат защитить родное гнездо меж каменьевМилой скалы, где их полый приют в отеческих щелях,465 И полосуют, наклонно летя, взволнованный воздух. Место есть под землей, где в общем сливаются руслеСтрашный Коцит и злой Флегетон, неприветные реки:Эта — слезами катясь, другая — огнем разливаясь.Между теченьями их, но к огненным ближе потокам470 Высится башня, крепка адамантом, и левую стенуВ жарком купает огне, а о правую бьется волноюГорько стенящий Коцит, и плач откликается плачу.Сходятся в этот предел по скончании жизни все душиСмертных. Никто ни пред кем не отмечен бывалым почетом,475 Следом земной судьбы, и царя без царского званьяНищий убогий теснит. Разбиратель их дел, на высокомТроне сидит над ними Минос, и пытает их вины,И отделяет неправых от правых. А кто не желаетСвой исповедовать грех, тот отходит к суровому брату.480 И Радаманф заносит свой бич. Обозревши деяньяЖизни земной и весь ее путь до последнего шага,Мерит Минос достойную казнь: в звериные узыДушам замкнуться велит.[21] Кто свиреп, тот в медвежием теле,Хищный — в волке, коварный — в лисе обретает темницу;485 Тот, кто в праздности жизнь проводил, вином и ВенеройТеша ленивую плоть и коснея в роскошном разврате,Здесь заточается в туше свиньи, нечистой и жирной;Тот же, кто неумеренно был говорлив, не умеяТайны хранить, для житья низвергается в рыбные воды,490 Чтобы обилие слов искупать непрерывным молчаньем.И лишь когда в три тысячи лет несчетные ликиСменит душа и очистится вновь летейским потоком,Вновь призывает судья принять ее вид человека. Так восседающий здесь и стигийские правящий тяжбы,495 Суд суровый верша и старинным ответчикам внемля,Видит вдали Руфина Минос и, сумрачным взоромСмерив его, гласит к нему так с сотрясенного трона: «Ближе, ближе ступай, о скверна смертного рода,Прорва, несытая золотом, лень, бередимая мздою;500 Ближе сюда, для меня всех преступников злейший — бесчестныйСудопродавец, от северных стран призывающий Марса:Ты, чьих бесчисленных жертв не обымут затоны Аверна[22]И не умеет в свой челн изнемогший вместить перевозчик!Явную ль станешь вину отрицать? Пороки на сердце505 Выжгли свое клеймо и напечатлели свой образ —Что свершено, того не сокрыть! Все казни, все мукиЗдесь тебя ждут: над тобой нависнет, качаясь, грозящийРухнуть утес; летучая ось тебя выкружит в беге;Влага коварно отхлынет от губ и обманутой жаждой510 Высушит горло твое; и, прежние бросив добычи,К сердцу слетит твоему неотступно терзающий коршун.О, сколь малая часть твоих деяний — деяньяТех, кто нес эти казни досель! В такую ли меруТантал грешил языком, Салмоней — дерзновенным перуном515 И безрассуднейший Титий преступной своею любовью![23]Если все и у всех злодеянья собрать воедино —Их превысят твои. В каком свести наказаньеВсе наказанья за них? Чему не приищется карыПорознь, тому возможно ль найти совокупную кару?520 Прочь! из сонмища душ исторгните эту заразу —Хватит нам вида ее! не терзайте нам долее зренье,Не оскверняйте подземный чертог! Бичами, бичами,Прочь, за Стикс, за Эреб, туда, в разверстую бездну,Глубже, чем черный затвор Титанов, глубже, чем Тартар,525 Глубже, чем Хаос, туда, где начало незрячего мрака,Пусть низринутый рухнет и вечно там страждет, доколеВетры бьют в берега и небо вращает светила».

Перейти на страницу: