Из жизни одноглавого

Действительно, про собак оказалось много. Так много, что пограничники, тоже имевшие место, совершенно терялись на их фоне. «Ты смотришь умными глазами, // Ты лапу дружбы подаешь! – рубил Карацупа. – Пойдем с тобой за чудесами, // По жизни братство не пропьешь!» Потом было еще что-то про теплую будку (рифмовалась, надо сказать, неплохо: побудку) и верность присяге. Заговаривая о задушевном, автор переходил с калечного хорея прямиком на шамкающий выбитыми стопами амфибрахий. Я отключился. Вспомнилось, как вел заседания Калабаров. Память у него была удивительная. Он мог позволить себе воистину океанические блуждания по пространствам метрической речи, увлекая семинаристов в иные области: в области точного и звонкого высказывания. Кстати о собаках: как-то раз прочел есенинское «Собаке Качалова». Семинар замер, осмысляя услышанное, потом кто-то вздохнул: «Надо же: такое – о собаке написать!..»

– И последнее, – сказал наконец Викентий Карацупа. – Это не о собаках. Это, короче, лирическое. Вы поймете.

Стихотворение выдалось недлинное – строф пятнадцать. Последнюю я запомнил.

Выйду на гору –

Ширь, высота.

Верен простору,

Зрею места!..

Поэт замолчал.

– Слезы наворачиваются, – хрипло сказал Милосадов. – Садитесь, Карацупа. Вы приняты.

Под самый конец в зальчик заглянула Катя Зонтикова.

– Ой! – сказала она жеманно. – Виктор Сергеевич, я уж обыскалась. Вы закончили? А то там по городскому требуют. Сказали, из приемной Разбельдыева...

– Елки-палки! – воскликнул Милосадов, вскакивая. У дверей он все же запнулся, чтобы шепнуть Светлане Полевых: – Подождите меня, пожалуйста.

Я еще покрутил головой, кое на что с любопытством обратив внимание, а затем пырхнул в сторону кабинета.

Что же я увидел?

Вместо того чтобы, как обычно, вольготно и по-хозяйски развалиться в собственном кресле, Милосадов почему-то стоял по стойке «смирно» сбоку от стола. Левую руку он вытянул и прижал к бедру, правую вскинул и согнул в локте, как будто отдавая честь. Но на самом деле напряженная ладонь не к виску топырилась знаком воинского салюта, а держала телефонную трубку.

– Есть, товарищ генерал! – твердо, как молотком по железу, говорил Милосадов. – Так точно!

До меня доносились начальственные звуки рокочущего в мембране голоса.

– Ко времени «Ч» все будет готово, товарищ генерал, – отвечал Милосадов, вытягиваясь пуще. – Слушаюсь!.. В настоящее время завершается проработка вопроса о капремонте с последующей переменой назначения строительства!.. Так точно, всем заинтересованным лицам определена их заинтересованность. В реальном выражении это... Есть молчать, товарищ генерал!.. Есть держать в курсе, товарищ генерал!..

В мембране заныли короткие гудки. Милосадов еще несколько секунд стоял навытяжку, а потом медленно распрямил руку и опустил трубку на рычаги так осторожно, как если бы производил разминирование.

Затем он направился в зал.

А я, разумеется, за ним.

Но спешили мы совершенно зря: зал уже опустел.

– Вы кого-то ищете, Виктор Сергеевич? – спросила Зонтикова так кокетливо, что я ожидал услышать продолжение: «Уж не меня ли?».

– На семинаре девушка сидела, читательница... книгу обещал. Где она?

– Ах, девушка! – понимающе протянула Зонтикова. – Это Светлана Полевых, что ли? Не дождетесь. – И мстительно заключила: – Она с Петей Серебровым ушла.

5

Надо сказать, сути того разговора, когда Милосадов стоял навытяжку, я, к своему огорчению, тоже совершенно не понял. Честно сказать, мне это уже стало надоедать: приходилось гнать от себя подозрения в собственной бестолковости. Ну что такое, в самом деле: слушаешь во все уши, ловишь каждое слово, все по отдельности вроде бы ясно как божий день, а станешь суммировать – загадка.

Но все же удалось уловить одну важную вещь.

Прежде у меня складывалось впечатление, что до библиотечных забот-хлопот и надобностей Милосадову дела нет никакого. Ему бы только собрания собирать, чтобы красочно высказаться: то насчет того, как высоко стоит среди других должность библиотекаря – он хранитель человеческих знаний и заботник разума и света, то о национальной идее, то на худой конец о борьбе с коррупцией: яростно призывал искоренить ее в библиотечной среде начисто, а впредь не позволять даже малых ростков.

Однако в этом разговоре речь зашла, в частности, о давным-давно назревшей необходимости ремонта, и это заставило меня взглянуть на Милосадова чуть иначе: выходит дело, он все же думал о наших насущных надобностях.

Ремонт и в самом деле был нужен библиотеке как воздух, и очень скоро жизнь доказала это еще раз и с невиданной прежде убедительностью.

Первой черную весть принесла та, что всегда сует нос куда ни попадя, а потому все знает лучше всех – Плотникова.

Ее послали набрать к обеду воды в чайник – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Вернувшись, Плотникова брякнула посудину и недовольно сообщила, что из подвала снова потягивает. И чем именно потягивает, тоже сказала и сравнение привела, как из чего потягивает. И закончила брезгливо: «Просто хоть нос затыкай».