Избранная проза

Таков по-своему и Михаил Иванович Шипов — герой произве: дения Б. Окуджавы «Похождения Шипова, или Старинный водевиль», впервые опубликованного на страницах журнала «Дружба народов» в конце 1971 года, а в 1975 году выходившего отдельной книжкой.

Был в биографии Льва Толстого такой эпизод. Еще нестарый, но уже известный писатель открыл у себя в Ясной Поляне школу для крестьянских детей. Жандармы, как говорится, не прошли мимо. Для слежки за Толстым был направлен специальный агент. О последнем, а заодно и о прочих обстоятельствах этой гнусной жандармской акции решил поведать современному читателю Б. Окуджава.

Итак, некто Шипов, бывший лакей шефа жандармов князя Долгорукова, сыщик при московской полиции, талантливый спец по вылавливанию мелких карманников, избран властями как наиболее подходящая кандидатура для «деликатного» дела — выслеживания графа Толстого и якобы обосновавшихся под его крылом крамольных студентов…

С самого начала повествования Шипов вроде бы предельно ясен. Этакий ничтожненький человечек с примитивными потребностями: любыми правдами и неправдами получить побольше деньжат, чтобы насладиться комфортом, выпивкой и закуской, женской лаской и — далеко не в последнюю очередь — чувством собственной значимости и причастности к сильным мира сего. Ради удовлетворения таковых своих потребностей герой наш, отнюдь не злобный по натуре, оказывается способным на самое отвратительное злодеяние. «Когда нам чего нужно, — откровенно размышляет он, — мы и соврать, и убить можем». Таким герой, похоже, и останется. Ничто в его натуре, пожалуй, не переменится. Разве только поддастся — в пределах своих возможностей — незримому влиянию благородной натуры преследуемого им великого человека (вспомним, что и писарь Авросимов не мог противостоять влиянию личности допрашиваемого при нем Пестеля, а в «Путешествии дилетантов», кстати, аналогичное влияние со стороны Мятлева испытает преследующий его жандарм).

Узрев наконец плачевный результат неправедных трудов своих, потрясенный бессмысленным разгромом Ясной Поляны, Шипов ощутит в себе нечто новое, непривычное. Нечто вроде раскаянья измаявшегося грешника, когда возобладают в нем и проявятся наконец не худшие стороны души. Ведь и злодей способен страдать. С той лишь разницей, что — заслуженно. И весь вопрос в том, очистится ли он своим страданием, перестанет ли приносить незаслуженные страдания другим.

В финале этого весьма озорного произведения наш герой сложит ручки на груди и вознесется в недосягаемые выси… Как понимать такой финал? Некоторые критики уже отметили, что «Похождения Шипова» можно рассматривать как в известной мере пародию на «Жития» святых. Однако, думается, символика и внешние эффекты здесь прежде всего подчеркивают значимость тех метаморфоз, которые рано или поздно неизбежны в судьбе героя.

Любопытны неотвязно сопровождающие Шипова образы филера-пьяницы Гироса, изобретательного полковника Муратова, добрячки Матрены, высших полицейских чинов… Все они так или иначе вертятся каждый по своей орбите вокруг Шипова, как электроны вокруг атомного ядра, разве что — при более сложном распределении отрицательных и положительных зарядов. И вся эта система вращается вокруг принципиально иной системы — Толстого и его спутников. Временами пересекаясь, эти две системы никогда не совместятся: они — несовместимы.

Чуждый какой-либо однозначности в своем отношении к большинству героев, Б. Окуджава относится к Шипову, я бы сказал, даже с некоторым сочувствием, которое передается и читателю. И когда частный пристав думает о Шипове: «но и что-то человеческое в нем все-таки», — разве читатель не разделяет этой мысли?

Как же тут быть, как понять автора? С одной стороны, он побуждает нас возмущаться гнусным преследованием великого человека, затеянным мелкими людишками в угоду своим примитивным корыстным интересам. А с другой стороны, пробуждает в наших душах естественное сочувствие к одному из основных исполнителей упомянутой гнусности… Вот тут-то и собака зарыта! В том-то и дело, что речь идет об исполнителе. А о закоперщиках и вдохновителях — разговор особый.

Любопытны в этом смысле размышления московского обер-полицмейстера графа Крейца о господах из Третьего отделения: «Они имеют обыкновение входить в раж, когда представляется возможность схватить одного-другого злоумышленника или даже невинного, лишь бы доказать свою деятельность». Эта характернейшая черта церберов самодержавия в закономерном сочетании с трусостью иерархической верхушки, более всего опасающейся потерять свои незаслуженные привилегии, — все это факторы, определяющие беззакония, подобные нашествию жандармов на Ясную Поляну.