Он действительно показал себя с самой неожиданной стороны. Кричал, ругался. Его не устраивали то масса, то камни. Вот он поддал ногой формовые части, уже давно сложенные в штабель у него за спиной. А потом стал гневно распекать стеклодувов. Когда он им устроил разгон, Антек надавил коленом на не получившийся у Латтке ряд и ткнул шаблоном в пригоночную форму, а старик резким движением мастерка размазал вытекающий раствор, Антек обозвал всех баранами и под конец еще перевернул камень, подгонка которого у Латтке явно не получилась. В конце смены Латтке подумал, что до некоторой степени он все же справился с заданием. Тем не менее Антек все еще не спускал с него глаз, хотя больше почти не вмешивался в его работу. Старик хлопотал над своим камнем, который был в два раза шире, чем у других. Латтке чувствовал приближение окончания смены. Он сохранил удивительную свежесть и ощущал потребность продемонстрировать свою силу старику стеклодуву, прикрепленному к нему в качестве подсобного рабочего.
— Пе-е-сок! — пронзительно крикнул он. Человек испугался, камень выскользнул у него из рук, и в тот самый момент, когда Латтке наклонился над бадьей, в лицо ему брызнул раствор. Глаз пронзила резкая боль, и рука невольно потянулась к нему, чтобы стереть с него брызги. Старик не успел остановить его, и глаз зажгло, как огнем. Латтке взвыл от боли и заметался по цеху, прижимая к лицу рукав комбинезона. Антек и старик схватили Латтке, иначе он разметал бы все, что настроил. Они потащили его через двор в направлении душевых. Едва до Латтке донеслось таинственное шипение, в ноздри ударил запах мыла, а легкие наполнились горячим паром, он вырвался и убежал. Он кинулся через котельную в слесарную мастерскую. За спиной прогрохотала стальная дверь. Ему стоило немалых усилий приоткрыть здоровый глаз, чтобы отыскать взглядом железную бочку, заполненную до краев стоячей водой. Латтке сунул голову в вонючую воду. В ней слесари, наверное, закаливают кованое железо. А Латтке эта бочка понадобилась совсем для другой цели. Чтобы не оказаться под душем, он предпочел бы даже сунуть голову прямо в навозную жижу.
— Только не спрашивайте меня ни о чем, — говорит Латтке, хотя никто и не спрашивает.
На этот раз хозяйка выскочила прямо из-за стола. От сочувствия и страха лицо ее казалось еще бледнее. Она помогла Латтке снять комбинезон, обтерла его. Вызвала соседку-карлицу, которая под бесконечные причитания долго сбрасывала с себя какие-то черные шерстяные одеяния, после чего, шамкая беззубым ртом, смочила кусок бинта какой-то настойкой и под всякие заклинания стала осторожно прикладывать бинт к латткиному глазу. Его чуть было не стошнило. Но сильная боль не позволяла ему так расслабиться.
Следующую смену Латтке заступил с повязкой на глазу. Стеклодувы с ухмылкой расступились перед ним. Антек выразил собственное отношение, представив Латтке своей Лизбет следующим образом: «А гонору сколько, вот ведь воображала. И как только такой мог тебе понравиться?» Бригадир удостоил Латтке взгляда, и они уже рассматривали друг друга в упор. Это был первый пристальный взгляд после бесконечных косых взглядов за минувшие годы. Латтке не мог взять в толк, что же с ним стряслось. Ему и в голову не пришло сказаться больным.
— Просто не пришло в голову, — повторяет Латтке. — Только не считайте это героизмом.
Очередная неделя принесла еще один сюрприз. На этот раз сравнительно приятный. Старик сказал, что довольно возиться с камнями, и своим хриплым от напряжения голосом указал им на груду кругляка позади подвала с углем. Речь шла о жалких, с кривыми сучьями бревнах, которые годились разве что на дрова. И все же это было дерево. Латтке ощупал их с нескрываемой заинтересованностью. Бригадир окинул груду многоопытным оценочным взглядом. С дюймовой линейкой в зубах он кружил вокруг бревен. Потом он подкинул вверх и опять отбросил небольшое бревно, которое, на его взгляд, годилось для опалубки. Орудуя крохотным куском ножовки, Латтке распилил бревно по длине. Когда несколько часов спустя он разогнулся, вытер пот со лба и ощутил запах древесной коры и смолы, мир уже не казался ему столь безутешным, как прежде. Он недоверчиво вдохнул ноздрями воздух. Пахло снегом. На мгновение он представил себе, что на дворе сейчас декабрь, недалеко и до праздника, рождества, со сдобным и маковым пирогами; он договорился о встрече в канун Нового года с друзьями, с теми, что остались дома, и с теми, кого хотел ошарашить своим неожиданным появлением, удивить разными словечками, вроде монтаж, пуск, бесплатное питание. Но тут взгляд бригадира упал на облюбованные им горбыли, что вызвало в нем новый приступ ярости. Так Латтке спустился из своего мимолетного видения в привычную обстановку.