Избранники духов

Но признавая преемственную связь между шаманскими представлениями и театром, мы должны отчетливо видеть и огромную разницу между камланием и театральным спектаклем. Прежде всего, шаманский обряд по своей сути был не развлечением, а жизненно важным действием. Придя в театр, мы знаем, что спектакль не излечит нашего родственника и не изменит погоду. А камлание шамана должно было спасти род от болезней, принести удачу в охоте. В шаманском обряде все было всерьез. Сегодня, наслаждаясь игрой актеров, мы знаем: убитый несколькими выстрелами в грудь герой после представления выйдет на сцену и галантным поклоном поблагодарит публику за аплодисменты. Вечер после спектакля он может провести в веселой пирушке с друзьями. А с шаманом не так. Соглашаясь на сеанс, он берет на себя нелегкие обязательства. Дорога, по которой он пойдет, требует мужества и особых знаний. Борьба, в которую он вступит с врагом, опасна. Он вообще может не вернуться из своего путешествия в иной мир. Энцы, например, думали, что живым трудно безнаказанно проникнуть в мир духов. Заселяющие „нижний” мир духи могли не пустить живого шамана к себе, могли коварно напасть на него. По представлениям эвенков, случаи „перехватывания души шамана во время большого камлания, когда душа шамана идет в мир мертвых, бывают часты, и поэтому шаманы избегают пускать свою душу _в такие опасные путешествия и ходят в мир мертвых редко, не более одного раза в год, а иногда и реже того”. Вот почему камлание стоило шаману огромного нервного напряжения. Вот почему, победив или обманув своих неприятелей, он нередко заканчивал сеанс тем, что без чувств падал на землю. „Одни помощники подхватывают бубен, другие — самого шамана и кладут его на подстилку. Внезапно наступившая тишина никем не нарушается. Слышен только треск костра. Шаман лежит бледный и, кажется, бездыханный. Через некоторое время он приходит в себя, садится…”

Все, что изображал шаман, считалось действительно происходившим с ним. Окончив обряд, шаман мог ожидать, что ему придется держать ответ за свои поступки. Классический пример веры в реальность шаманского путешествия в иной мир — легенда о маньчжурской нишанской шаманке. Шаманке удалось высвободить из царства мертвых душу мальчика, и она возвращалась с нею на землю. Случайно ей встретился дух ее покойного мужа, который потребовал, чтобы она воскресила и его. Очевидно, он не был идеальным супругом, и шаманка отказалась, ссылаясь на то, что его плоть давно истлела. Муж стал угрожать расправой. И тогда шаманка попросила своих духов-помощников бросить его в город мертвых: тот, кто туда попадает, „в тысячу поколений… не будет возрожден”. Узнав об этом, свекровь шаманки пришла в ярость: „Ты ведь второй раз мужа убила!” Она пожаловалась властям, судьи признали шаманку достойной смертной казни, император согласился с приговором и издал указ: „Немедленно поступить (с ней) так же, как она (поступила) с мужем…”, т. е. казнить.

Именно потому, что камлание воспринималось всеми участниками как реальность, шаманское представление захватывало зрителей гораздо больше, чем современный спектакль в исполнении талантливых актеров. Академик В. В. Радлов, наблюдавший обряд проводов души у алтайцев в 1860 г., писал:.Дикая сцена при магическом освещении костра произвела на меня настолько сильное впечатление, что я еще долгое время следил глазами за шаманом, совершенно забыв обо всем. Алтайцы также были потрясены жутким обрядом, их трубки упали на землю, и четверть часа в юрте господствовала полнейшая тишина”. О том, как глубоко захватывало участников шаманское действие, мы можем судить и по случаям из жизни эскимосов. Бывало, что шаман на камлании объяснял внезапно обрушившуюся на людей беду как кару свыше: кто-то из присутствующих нарушил принятые нормы поведения. И нарушители предписаний добровольно каялись перед соплеменниками.

Как нельзя приравнять камлание к театральному спектаклю, так нельзя и поставить знак равенства между шаманом и актером. Хороший шаман, несомненно, обладал всеми необходимыми для актера данными, в частности развитым художественным мышлением. Но шаман больше, чем актер. Представляя по ходу камлания различных персонажей, он в первую очередь изображает самого себя. Даже если он вдруг становится медведем или гагарой, это все равно он, полностью слившийся со своим духом-помощником. В театре актер и герой действия — разные лица. Когда актер после спектакля освобождается от костюма и грима, он перестает быть Гамлетом или Отелло. Но шаман, сняв костюм и отложив бубен, остается шаманом, и свершенные во время камлания подвиги принадлежат ему. Именно он, а не кто-либо другой пробирался опасными тропами в подземном мире или смиренно склонялся перед божествами небесных сфер. Именно он, находчивый и ловкий, сумел спастись от козней врагов и победить вредоносных духов. Роль, которую взял на себя шаман, неотделима от него самого; это — вся его жизнь.