Само состояние экстаза неустойчивое и при неправильном поведении окружающих может у шамана исчезнуть. Поэтому во время обряда присутствующим запрещалось дотрагиваться до шамана. Селькупы объясняли, что шаман во время камлания был как бы духом, существом иного мира и прикосновение принесет вред тому, кто нарушил запрет, да н самому шаману. Однако за этим поверьем скрыт практический смысл: прикосновение могло вывести шамана из экстаза и испортить обряд. Во время камлания не допускался посторонний шум. Однако в иных случаях участники обряда должны были подпевать шаману, помогая ему. Ненцы сопровождали каждый удар шамана в бубен восклицаниями „гой! гой! гой!”. Когда крики участников обряда усиливались и сливались в общий шум, шаман начинал взывать к духам. И у кетов некоторые части шаманских песен повторялись всеми участниками обряда; „хор не успевал кончить, как шаман возглашал дальнейшее; хор подхватывал, повторяя, и, таким образом, пение было беспрерывным”. Хакасский шаман, отправляясь „в дальний путь”, приглашал на камлание семь юношей и девять девушек, чтобы они подпевали ему.
С. М. Широкогоров, по-видимому, был первым, кто заметил важную роль особого помощника шамана. Таким помощником у эвенков мог быть любой участник обряда, но обычно в этой роли выступал один и тот же человек, уже привыкший к шаману, к особенностям его поведения в экстазе. „Значение помощника шамана громадно. От его умения зависит… чтобы помочь шаману остаться в том состоянии, до которого он себя довел”. Пока экстаз еще полностью не наступил, помощник подпевает шаману после каждой строфы, заполняет перерывы в пении, поддерживая ритмичный звуковой фон. Если бубен под рукой, помощник передает его шаману. Если шаман бубна держать не может или не хочет, помощник сам берет бубен и стучит в него, помогая шаману ощутить, что дух полностью овладел им.
Особые ассистенты были и у шаманов многих других народов — ненцев, селькупов, эниев, кетов. Свой „подпевающий помощник” был у нганасанского шамана. „Без него ни один шаман не камлает; он является ближайшим направляющим спутником шамана”. Помощник обычно начинал камлание, запевая песню, „принадлежащую” определенному духу. Присутствующие подхватывали ее. Если безразличие шамана показывало, что дух не приходит, помощник менял мелодию — звучала песня другого духа. Когда шаман начинал бить в бубен, помощник речитативом призывал духов. Во время обряда он вторил шаманским песнопениям, поддерживая тем самым и шамана, и его духов. Если камлание происходило над особенно серьезным больным, помощником бывали родственник или жена шамана.
Придя в экстаз, постигнув нужной сосредоточенности, разные шаманы были в неодинаковой степени захвачены своими видениями. Одни шаманы могли камлать в любой обстановке. Алтайский кам Мампый, например, приглашенный в 1909 г. в Томск Г. Н. Потаниным для участия в „Сибирском вечере”, с увлечением камлал на сцене перед многочисленной незнакомой ему публикой. Программа вечера не исчерпывалась шаманским сеансом, и через некоторое время опустился занавес, но Мампый продолжал камлать; „говорят, его с трудом остановили, и он остался недоволен”. Других шаманов легко было вывести из состояния экстаза. Об одном гаком нганасанском шамане рассказывали А. А. Попову: „Шаман был очень пугливый и во время своего камлания запрещал кому-либо громко кашлять, шуметь, бросать тлеющую лучину от закуренной трубки и так далее, так как его духи, пугаясь, оставляли его. Когда кто-либо из присутствующих производил шум, шаман сейчас же начинал раздеваться, снимать с себя костюм”.
Видения представали перед шаманами „как во сне”. Некоторые в состоянии экстаза, видимо, совершенно теряли связь с окружающим миром. Когда эвенкийский шаман впадает в экстаз, то, по словам С. М. Широкогорова, „его сознанием, его языком и телом владеет дух, он ему отдается абсолютно, образ духа, желания его и страдания овладевают шаманом”. Власть видений, ощущение реальности галлюцинаций бывали столь велики, что делали возможной даже смерть шамана во время камлания, если опасное путешествие в потустороннем мире приводило к встрече с могучим врагом, который, в соответствии с народными верованиями, мог перехватить душу шамана и убить его. Но чаще всего, очевидно, шаманы не достигали полной отрешенности и сознавали, что сидящие в чуме люди жадно следят за каждым их движением. Необычайно интересны объяснения нганасанского шамана Дюхаде, у которого, как мы помним, дух-кузнец обнаружил три лишние части тела: „Из-за того, что я имею три лишние части тела, одновременно бываю в трех местах… во время камлания, как бы имею три пары глаз, трое ушей и т. д. Хотя я еще и до сих пор спорю со своими духами, что это неверно, под конец все же должен бываю признать справедливость их слов, что я действительно существую одновременно в трех состояниях”.