Избранное

— Ибо школа существует с незапамятных времен. Рим, Греция, Египет и даже едва различимое в глуби веков Шумерское царство. Даже у пещерных людей — ну как можно высечь на скале какое-нибудь изображение, если тебя никто не научил? Когда мы докопались до Шумерии, мы столкнулись с целой системой образования. За три тысячи лет до нашей эры изучали ботанику, зоологию, математику, грамматику. Грамматика — это осознание языка, начало упадка. Прежде чем научиться правильно говорить, мы уже знаем великое множество вещей, о которых надо сказать. До того как мы выучим грамматику, мы уже ее знаем, сами о том не подозревая. В те далекие времена учили многому.

— А я в школе научился только сносить побои.

— Вот именно. — И он спокойно посмотрел на меня, словно подводя итог. — Сносить побои, вы говорите. Но вы хоть на минуту задумались над тем, что побои — это самый прямой способ освящения науки? У нас, людей цивилизованных, все перепуталось. Побои существовали на всех этапах человеческой истории. Линейку и розги вы найдете во все времена, в Риме, в Шумерском царстве. Гораций обессмертил своего учителя, некоего Орбилия, только за то, что тот его порол. То же самое сделали Ювенал и Марциал. Марциала секли розгой. И в Шумерии такая же картина. Причем обратите внимание: святой Августин тоже жаловался, что в школе ему доставалось. Vapulabam[51] — так он выразился. Будучи человеком верующим, Августин молился о том, чтобы его не наказывали. Так вот, в один прекрасный день он пожаловался родителям, он сам об этом рассказывает. И как поступили родители? Тотчас пошли требовать объяснений, как наши современные папочки и мамочки? Ничуть не бывало: они над ним посмеялись — ridebantur. Лишь тогда, когда римляне стали неженками, выродились в интеллектуалов, лишь тогда Квинтиллиан выступил против телесных наказаний. Порка превращает науку в святыню точно так же, как Уголовный кодекс освящает Закон. Кроме того, вы забываете, что самое тесное единение между двумя людьми — это не солидарность политических деятелей, не соавторство художников, не близость между мужчиной и женщиной, не тайный союз между гомосексуалистами, который особенно крепок оттого, что их травят, как собак; самое тесное единство существует между палачом и его жертвой. Ну как, черт побери, ученик почувствует общность с учителем, если тот вместо взбучки станет гладить его по головке?

— Жаль только, что это священнодействие доверялось рабам…

…на это он рассмеялся, словно бросил в окружающую темноту горсть битого стекла…

— Все по той же причине! И по той же причине во всем мире учитель получает гроши, и так было во все времена! Еще в Шумерии учителя трудились за ничтожную плату. И по сей день в любой капиталистической стране они получают не больше. Ни о каком престиже учителя не может быть и речи. Если бы учитель зарабатывал, как промышленник, тогда школьные знания имели бы цену. А так им грош цена. Кесарю кесарево, а знанию — то, чего оно стоит. Деньги по самой своей природе к грамоте никакого отношения не имеют. В Средние века благородный чурбан подписывался крестом. А знаете ли вы о том, что были даже неграмотные каноники? Это были выродившиеся интеллектуалы, считавшие, что знания в карман не положишь. Я не хочу сказать, однако, что учитель — это раб, который получает убогую милостыню. Представьте себе, что было бы, если бы все учителя вдруг забастовали? Распались бы империи. Но они не бастуют. Им многого не нужно. Лишь бы не умереть с голоду. В душе всякий учитель знает, что миссия его священна, она от бога. А боги не едят.

Но я нуждался в еде — пошел в таверну Хромого. Архитектор шагал со мной рядом, потом засеменил быстрей и исчез в темноте.

Что мне здесь делать?

XXVIII