Избранное

В свирепой нежности, в насмешливой гордыне –
Моей печалью Вы отмечены отныне,
Серебряный как лунь, но Ваша седина
Меж пальцев – ледяна.

Нарезан клёклый век корявыми ломтями,

Не всякий будет сыт, но кое-кто и пьян…
А небо, небо плещется меж нами –
Священной радости студёный океан.

Ещё расхлещут по лихим дорогам,

Ещё плеснут в раскрытое окно
Кипящей синью, но клянусь пред Богом –
Мне всё равно!

Я знаю – Вам назначено свиданье

Под каменной луной
На час, когда кончаются скитанья
И все пути – домой.

Что выберете Вы? – а впрочем, всё берите,

Пока судьба-индейка не жадна!
Вас подстрахует ангел мой хранитель,
А я покуда посижу одна.

«Только вытянув ладонь…»

Только вытянув ладонь
В пустоту, где всё безлико,
Вдруг почувствуешь огонь,
Обжигающий до крика.

Только глядя в вечный мрак,

Где и звёзд холодных нету,
Можешь сделать первый шаг
К ослепительному свету.

«Небо стелет дорогу моим стопам…»

Небо стелет дорогу моим стопам,
Но с недавних пор
Я боюсь поднести к губам
Эту чашу туманных гор –

То ли лунным хмелем она полна,

То ли грозным сном…
Я не пробовала вина,
Потому что была вином.

Устилает чашу осенней листвой

Золотых щедрот…
Я пригублю, Господь, с тобой,
Мать сырая земля допьёт.

«Хорошо в Твоих садах…»

Хорошо в Твоих садах –
Радостно и одиноко.
Нынче день Ильи-пророка,
Грозовой весёлый страх.

На дорогу бьют, как в щит,

Капли редкие, не целясь.
Оплывает нежный шелест
И жара уже горчит.

Первый взгляд из-под бровей

Полон неба, но неярок,
И передник полон яблок,
И последнее – в траве…

«Этот город сошёл с ума, преступил черту…»

Этот город сошёл с ума, преступил черту:
Он на детский плач отвечает выстрелом в темноту,
Он на женский крик отвечает хохотом – и опять
Начинает в живую и тёплую ночь стрелять.

А потом, цепляясь за крыши, встаёт рассвет.

Он один пережил этот страшный слепой расстрел.
Но луна, растворяясь, ещё донесёт своим,
Что сегодня отсюда кто-то ушёл живым.

«Москва, красавица Москва!..»

Москва, красавица Москва!
Ты всё торгуешь леденцами –
Засаленные рукава
И пальцы с грубыми кольцами.

И голос – низкий, молодой,

Тяжёлый, словно хлеб вчерашний…
И всё плывут передо мной –
Ах, леденцы! – дворцы да башни,

Да расписные терема,

Да облаков крутые льдины…
И что сума, и что тюрьма,
И что престол – тут всё едино.

И вроде память под замком,

Но лёгкой стайкой плещет снова:
Все поцелуи – на Тверском,
Все расставанья – у Страстного.

Привёл ли Бог, попутал чёрт –

Мне всё равно с собой не сладить.
На неразменный пятачок
Продай обманчивую сладость!

Городской романс