Избранное

Я не посмела спросить, какую он там эссенцию показал, потому что после той ссоры, когда я про капусту рассказывала, невестка никогда мне по-человечески слова не скажет, а все как-то сквозь зубы, будто пар пускает, шипит даже. А в кино в этом, знаете, девица одна по комнате ходила, а он не смотрел на нее. Она смотрит, а он — нет. Потом она у стенки ходит, а он сидит, а то опять он вокруг нее ходит, а она стоит, потом она одна ходит или лежит на кровати, потом все держит телефонную трубку, но ничего не говорит, а только смеется и валяется на кровати, а потом уже на другой кровати с какой-то другой дамой сидит и смеется. Хохочут они там на кровати и снова звонят по телефону, а та, что была такая грустная, выкрасилась под негритянку и в одном полотенце ходила по квартире и так, знаете, задницей вертела, будто ее укусили; я засмеялась, но невестка как зашипит, я и перестала смеяться. А вечером за столом только и было разговора что об Антонио об этом. И такой, мол, он и сякой, замечательный, потому что самую эссенцию показал. А потом та, что в полотенце вертелась, пошла по улице ходить и все останавливалась у бочки с водой, станет и стоит, а в бочке вода, видно, дождевая была, она в эту воду палочку бросила и пошла себе, а потом снова вернулась и вроде бы с бочкой стала говорить, а там уж не вода, а мусор валяется; потом какой-то другой мужчина к ней приходил, она от него убежала, а он все ходил и ходил за ней да под окном у нее выстаивал, а она опять смеялась, и так они весь фильм бегали — один туда, другой сюда, потом сидели на кровати, потом на диване лежали и смеялись, потом перестали смеяться, и она куда-то полетела и все волосы поправляла, они были не-причесаны, и ветер их еще растрепал; а как кончилось, поженились ли — не знаю, потому что чуточку вздремнула, но невестка мне в ухо зашипела, и я проснулась… Вы, молодые, думаете, что старый человек ничего не видит и не слышит. А он видит и слышит больше вашего, потому что у него на все есть время. Ну, значит, невестка зашипела, и я проснулась. А вечером сколько разговору было об этом кино — все эссенция да эссенция…

Я, знаете, этих вещей не понимаю, а за столом и вовсе молчу, а то сын тоже косо смотрит, невестка, верно, на меня накапала. Лицо-то у нее ангельское, а как сверкнет глазом, ну прямо — нож в сердце, и так рядом с ней холодно делается, что озноб бьет. Образованная она, ничего не скажешь, городская. Но какая же, скажите, может быть эссенция, когда внутри пусто? А вы, я вижу, груш купили. Здесь все дорого, все. Нет, нет, зачем мне вас объедать? Ведь если б я сына попросила, он бы мне и бананов купил, и инжиру сушеного, и всего, хотя они молодые, хозяйством еще только обзаводятся и на всем экономят, а больше всего на желудке. Все для порядка в холодильнике стоит. Такое ледяное, что прямо челюсти сводит, если днем вздумаешь перекусить чего. Чистота у нас, знаете, как в больнице. Раз как-то я ночью поднялась: пить захотела. Могла бы из крана напиться, но обидно мне стало. «Почему, думаю, я должна воду пить, как собака, все ж таки у сына живу». Открыла я холодильник, который на кухне стоит, выпила вина с газировкой, а потом открыла маленькую баночку с ананасным джемом и маленько ковырнула пальцем — попробовать. Вдруг гляжу — рядом невестка стоит да смотрит на меня, как удав. Я аж задрожала вся, банку держу в руках, руки-то у меня чистые были, я их на ночь вымыла; но она банку отняла и швырнула в помойное ведро, снова на меня грозно взглянула и пошла прочь из кухни. А я все стояла и стояла у холодильника, пока не закоченела вся. Такая ведь, знаете, нежная с виду, а уж как ругалась ночью, прямо передать не могу. «Немытую лапищу в банку сунула» — так она сказала; «старая скотина» — сказала… а он — ни слова, хотя я его девять месяцев под сердцем носила.

1966

Перевод Э. Гессен.

СМЕРТЬ В СТАРЫХ ДЕКОРАЦИЯХ {82}

Все началось в самолете. Мой сосед, сидевший у окошка, оказался на редкость суетливым. Это был мужчина среднего возраста, лет сорока, тридцати пяти, а может, и сорока двух. С жидкими прилизанными волосами. Лица его я не запомнил, но это неважно. Первое, что бросилось в глаза, — это его большая активность. На табличке загорелась надпись: «Застегнуть пояса. Не курить». С этой-то минуты и началось наше знакомство. Дело в том, что я никак не мог найти второй половины своего пояса, а мой сосед в это время всячески старался пристегнуть недостающую часть моего пояса к своему, потому что вторая половинка его пояса застряла между сиденьями; я, не заметив этого, продолжал поиски, а он изо всех сил старался застегнуть ремни, но непарные пряжки не держались. Теперь мы лихорадочно искали вдвоем. Подумав минутку, он сказал: «Пустой номер» — и, поглядев на меня, добавил: «А мы ведь еще не знакомы», потом, словно бы делая попытку встать, приподнялся в кресле: «Моя фамилия Ядзяк… Ядек…» Я не расслышал толком, как раз в эту минуту загудели моторы.