Избранное

Но об этом речь повели вечером, усевшись под шелковицей вокруг жареной гусыни, а теперь гусыня не только не была зажарена, но не была еще даже зарезана, один из сыновей Тико шел ее резать, птица в последний раз крикнула: «Га!» — и, хотя голова ее была отрублена, продолжала махать крыльями, словно готовилась лететь на тот свет.

Дети под руководством Камены ощипали гусыню, потом лапы ее высунулись из котла, повисшего над огнем, и к запаху углей и железа примешался запах гусятины.

Это невольно отметили про себя и Заяц, и все кузнецы. Даже и не глядя на гусыню, они знали, что, как только наковальня станет похожа на наковальню, гусыня окажется на огне. Только старый мастер не интересовался гусыней, все его внимание было сосредоточено на наковальне.

Наконец она предстала перед глазами кузнецов готовая и пышущая жаром. Мужчины оперлись на молоты, а Тико и старый мастер подняли ее клещами и понесли к большому корыту с водой. Начиналось самое трудное — надо было закалить раскаленный металл, чтоб он с готовностью отзывался на удары, был гулок и неломок. Не одна наковальня раскалывалась пополам, едва коснувшись воды, не одна выходила из корыта с водой без рогов. Рога с треском отламываются и прыгают в корыте, вода кипит и плещется, а пот на телах кузнецов остывает так быстро, будто на дворе зима.

Мехи умолкли, огонь притих, люди столпились вокруг пышущей жаром наковальни, все взгляды были устремлены на нее. Две пары рук работали клещами, как две пары волов, что провели всю жизнь в одном ярме. «Пф-фи!» — взвизгнула вода еще раньше, чем ее коснулся металл, и блеснула, как острие сабли. Руки кузнецов не дрогнули, они продолжали медленно опускать наковальню в корыто, вода заклокотала и гневно охватила раскаленный рог; там, где наковальня касалась мокрой стенки корыта, дерево задымилось, вспыхнуло, послышались всхлипы и треск. Но руки не останавливались, продолжали подаваться вперед, теперь уже все кипело и трещало, наковальни почти не было видно, густой пар вился белыми клубами. Он скрыл от глаз раскаленный металл, клещи, руки мастеров. Мастера не дрогнули. Они ничего не видели, но руками ощущали вибрацию закалки. «Ы!» — воскликнул старик, и они слегка потянули наковальню назад. Пар рассеялся, хотя вода в корыте продолжала кипеть. «Воды!» — сказал старик, и два ведра выплеснулись в корыто. Один рог наковальни почернел, потом шла довольно широкая серая полоса, за серой полосой вилась резко очерченная синяя полоса, словно шрам от сабельного удара. Дальше шел лиловый цвет, потом бронзовый, и только на конце второй рог еще пламенел, колыша воздух вокруг себя, словно нимб святого. «Хорошо», — сказал старик, и оба опять стали погружать металл в воду. Синяя полоска, напоминавшая шрам, побежала назад, она выгибалась и вилась, как прядь женских волос, раздуваемая ветром. Ни разу не порвалась, только выгибалась и убегала назад, перешла на другую половину, сузилась и двинулась ко второму рогу.

«Бежит, бежит!» — сказал Тико.

Старик молчал.

Синий шрам добежал до конца, исчез, вода кипела, пар клубами уходил вверх, наковальня снова скрылась. Мастера перевели дух, первый раз взглянули друг на друга, взглянули и на окружающих. Выпустили из рук клещи, оставили их вместе с наковальней в корыте и постояли неподвижно — примерно на счет «пять» или «шесть». Потом наковальню подняли и поставили ее на деревянный кругляш рядом с горном. Наковальня была посиневшая, совсем сухая. Старик взял маленький молоток, тюкнул им с одной стороны, тюкнул с другой, потом по середине, потом по граням и все прислушивался к звуку, который она издавала. «Дан!» — отвечала наковальня молоточку. «Еще нагреем!» — сказал старик.

Несколько раз они снова понемногу нагревали ее, закаливали в корыте, опять нагревали, снова погружали в воду — когда медленнее, когда быстрее, — и после каждого раза старик пробовал молоточком звук. И она все отвечала: «Дан!» Под конец это «дан» стало очищаться, и после последнего погружения, лишь только старый мастер коснулся ее молоточком, наковальня отозвалась бодро и звучно: «Дин-н!» Он ударял еще, раз за разом, и наковальня раз за разом отвечала ему: «Дин-н-дин-н!»

«Пусть служит на здоровье и кормит твоих детей!» — сказал старый кузнец.

«На здоровье, поздравляем, с обновой тебя!» — и чего еще только не говорили, поздравляя Тико. Он благодарил и рассказывал, какого страху натерпелся, пока смотрел, как бежит синяя полоска — а вдруг бы она порвалась. Ведь эта синяя полоска показывает, где наковальня больна, где в металле пустоты, где плохо сварено. Но полоска пробежала от начала до конца, не порвавшись, и после еще нескольких мягких закалок у наковальни прочистился и звук. Кузнец по звуку различает железо и узнает, какая у какого железа болезнь. Звук у наковальни должен быть звонкий.

Он взмахнул большим молотом и изо всех сил ударил по ней в самую середину. «Дин-н!» — весело откликнулась наковальня. «Давайте, ребята!» — сказал Тико.