Избранное

Я шел против ветра, все еще под впечатлением той четверки слонов, которой предстояло воевать во Вьетнаме. Может быть, именно в такую метель особенно ясно понимаешь всю нелепость подобной затеи — сбросить в джунгли на парашютах дрессированных слонов. Дороги они там будут прокладывать, деревья выкорчевывать или переходить вброд реки, перенося на спинах солдат? Или же им предназначено ударить с тыла по Национальному фронту освобождения и расколоть его? Помнится, года два назад Соединенные Штаты взяли на вооружение дрессированных клопов. Почуяв в джунглях вьетнамцев, говорящие клопы начинают кричать по-английски и таким способом указывают американской армии направление. А вот как будут использованы слоны, этого мы еще не знаем… И пока я пробивался боком сквозь метель, у меня перед глазами мелькали то вихляющиеся машины, то зябкие оголенные крыши, то четверка слонов, толпившихся на перекрестке, недовольно взмахивая большими ушами, то гнущиеся тополи, которые тщетно пытаются ухватиться за что-нибудь в холодном пространстве вокруг. Школа засверкала мне навстречу всеми своими окнами — казалось, внутри полыхает пламя. Я встал на углу спиной к ветру, ища глазами человека из диспансера. Окно у него светилось, но его самого в окне не было.

По соседству со школой находится психоневрологический диспансер, и там на втором этаже живет человек, который всегда стоит у окна, дожидаясь, когда дети выбегут из школы. Когда они приближаются к его окну, человек кричит им: «Кукареку!» Дети останавливаются и, подталкивая друг дружку, хором отвечают: «Куд-куда!» Я знал, что человек появится сразу же, едва заслышит ребячий гомон. Дети не заставили себя ждать, с криком и шумом вывалились из дверей школы, принялись толкаться, кататься в снегу. Я пытался сквозь снежные вихри различить башлык своего сынишки, но это было непросто, потому что все были в башлыках и у всех башлыки стали белыми от снега. Поравнявшись с диспансером, ребята столпились на тротуаре, удивленные тем, что их знакомца в окне не видно. Они подталкивали друг друга локтями, ветер доносил до моих ушей обрывки слов, потом детвора, по-прежнему сбившись в кучку, примолкла, и вдруг все разом крикнули: «Ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку!»

И тогда человек появился. Он был, как всегда, в больничном халате, лицо казалось серым, таким же, как его глаза. Он сделал движение, словно отгонял от лица букашку, настежь распахнул окно, и ребятишки внизу смолкли. Человек смотрел на них, глаза его что-то искали в снежной круговерти. Ребята постояли, дожидаясь от него привычного «Кукареку!», но так как он молчал, они снова, подтолкнув друг дружку, дважды прокукарекали. Вероятно, надеялись, что больной крикнет в ответ «Куд-куда!», но вместо этого он швырнул в детей тапочки. Ребятишки кинулись врассыпную, кто-то провалился по пояс в снег, кто-то полз на четвереньках, подбежали взрослые: каждый стал искать своего. Спрашиваю сынишку, зачем они дразнят человека, тем более больного, а сынишка говорит, они думали, если крикнуть «Ку-ка-ре-ку», он ответит «Куд-куда»…

Прошу у читателя извинения за то, что излагаю все подряд и, быть может, привожу слишком много фактов, не имеющих прямого отношения к истории с телеателье. Я вынужден так поступить, потому что убежден, что все предыдущие события, как и все последующие, так или иначе связаны между собой, и не исключено, что в одном из этих фактов и кроется ключ к разгадке тайны. Больной человек с серыми глазами и серым лицом, который стоял, поджидая детей, тоже, вероятно, каким-то образом к ней причастен, тем более что за две недели до этого, в самом конце декабря, произошло событие, имеющее отношение как к психоневрологическому диспансеру, так и к афишной тумбе, что возле троллейбусной остановки «Искыр». Однако не буду забегать вперед, все своим чередом.

Взяв сынишку за руку, я еще раз обернулся — человек с серыми глазами и серым лицом все еще стоял у окна в своем легком больничном халате, ветер забрасывал его снегом, но больной не дрожал от холода, он даже не моргал, пристально следя за белыми спиралями, что кружили, рассыпались и вновь рождались на верхушке сугроба, потом разбухали, взмывали вверх и, поравнявшись с кровлями домов, вдруг опять распадались. Мы с сынишкой брели к дому, с трудом пробираясь между автомобилями. Они злобно освещали друг друга светом фар, гудели клаксонами — впору было подумать, что только для того они и сгрудились тут, в этом снежном круговороте, чтобы переругаться между собой; большие машины припирают малолитражки — вот-вот сомнут, а малолитражки помаргивают, пищат и тщетно пытаются протолкаться вперед, соскальзывают вниз по уклону, ищут, в какую бы боковую улочку свернуть.