Избранное

Он подал руку, поздоровались, и тогда я его узнал — кажется, мы вместе учились в гимназии. Я хотел было сказать, что позабыл его имя, да побоялся обидеть, тем более что говорил он так, будто расстались мы неделю назад. Он сказал, что был у матери, которая лечится здесь, в «Дружбе», что он торопится на поезд, потому и пришел на автозаправку спросить, не возьмет ли кто до города. Пока ехали в город, бывший однокашник рассказал мне всю свою биографию: работает агрономом в каком-то шуменском селе, имеет двоих детей, жену учительницу и т. д. Слушая, я все время напрягал память, пытаясь вспомнить, как его зовут. Я перебрал сотни имен в алфавитном порядке, да только ни одно из них не подходило к его образу. Он тоже не называл меня по имени — вероятно, точно так же забыл, — но, чувствуя его открытость, доверчивость и расположение, я начал испытывать перед ним какое-то чувство вины. Это самое чувство вины я испытываю почему-то и по отношению к другим своим знакомым, с которыми давно не виделся. А ведь будет глупо, думал я, придется назвать его по имени, и я приклею ему чужое после того, как узнал тысячу подробностей из его личной жизни.

Мы приехали на вокзал, и один только черт знает, почему я не распрощался со своим собеседником, а пошел проводить до самого поезда. И не только проводил, но и подождал, пока он устроится в купе и выглянет в окно вагона. Мой соученик, посмотрев на часы и сообщив, что поезд отправится через четверть часа, снова принялся рассказывать о своих личных делах. Его дочь должна была закончить школу в этом году, надумала поступать на химический, но жена не была согласна на химию, а стояла за французский, это теперь моднее.

— А что, не переселиться ли мне в Софию, а?

— Если у тебя есть работа и квартира, переселяйся, — сказал я.

— С работой труднее, ну а с квартирой проще. У меня в Шумене целый этаж свой, я его сдам внаем. Возьму за него деньги и куплю трехкомнатную в Софии. Но вот жене найти работу труднее…

Он совсем углубился в семейные споры, потом в куплю-продажу жилья у них в городке, а я спрашивал себя, ну почему я стою здесь как дурак, стою и слушаю, точно провожаю самого близкого человека. Он подробно излагал мне свои планы на будущее, а я все ожесточеннее пытался вспомнить его имя. В памяти мелькнуло полузабытое лицо какого-то худенького мальчика, который сидел в третьем ряду у окна, но я тут же понял, что между этим человеком и мальчиком нет ничего общего. Тот был светло-русый, курносенький, а этот — с черными волосами, горбоносый. У меня даже голова заболела от напряжения, а потом стало скучно, и я почувствовал себя просто тупицей. Ну что мне стоило, подумал я, поговорить с человеком просто и открыто! Если бы с самого начала я спросил его, кто он и что, я не попал бы в такое дурацкое положение… И самым глупым было, конечно, то, что я продолжал стоять у окна вагона и слушать его.

— Знаешь, — признался мой собеседник, — я второпях забыл позавтракать; но не беда — может, перехвачу что-нибудь на какой-нибудь станции…

— Момент! — ответил я. — Пойду взгляну, что там есть в буфете.

— Да не надо, не надо!.. — протестовал он, но я уже бежал к зданию вокзала.

Когда я подавал в вагонное окно купленные в буфете баницы, поезд тронулся.

— Спасибо за баницы и за проводы, родной ты мой! — крикнул мой соученик, высунувшись из окна.

Через несколько минут я выехал на автостраду в сторону «Дружбы» и включил четвертую скорость.

Эх ты, жалкий актеришка, смущенно подумал я об этом человеке, нет у тебя настоящей артистичности, вот ты и выдал себя в конце концов. Надо же, «родной». Мне стало смешно. Не хватало только купить ему бутылку вина в дорогу, подарки для семейства и пригласить к себе в гости. И когда я все это себе представил, меня разобрал такой смех, что живот разболелся, а машина пошла по шоссе зигзагами. Я хотел остановиться и подождать, пока успокоюсь, но только затормозил, как меня, сигналя, обогнала дежурная машина ГАИ: на автостраде останавливаться запрещено. Поехал дальше. Воображение было приятно возбуждено, я сочинял комические последствия встречи с моим «соучеником» и снова принялся смеяться.

Повернув к Дружбе, я хотел было выехать к заправке, но вспомнил, что час назад уже заправился, и взял левее, чтобы снова выйти на автостраду. На повороте висел знак «Стоп», но вокруг было пусто, и я проехал, не сбавляя скорости. Теперь остается только гаишникам меня прихватить — оштрафовать или сделать в талоне дырку, подумал я, и будто черт подслушал мои мысли: неизвестно откуда возникнув, гаишник поднял руку и решительно показывал мне, где остановиться.

— Внизу есть знак «Стоп»?

— Есть.

— Вы его видели?

— Нет.

Когда я сказал это — явную, очевидную глупость! — безудержный смех снова стал подкатываться к горлу и растягивать мой рот до ушей.

— Очень ты весел, однако! — сказал милиционер, глядя на меня с убийственным презрением. — Права!

Я подал. Страж порядка раскрыл, полистал книжечку и начал пристально смотреть то на фотографию, то на меня.