Избранное

Однажды на улице мы с дядей Марьо встретили любовницу Парлакова — директора «Здоровой пищи»[15]. Некоторое время назад, когда о Парлакове засудачили, как сейчас судачат о моем дядюшке, мужчины тоже завидовали тому, а хорошенькую, молоденькую любовницу окрестили даже милашкой Анче. Она и впрямь милашка, только очень уж худющая — кожа да кости. Анче играет в самодеятельном театре, ее амплуа — влюбленные барышни. Дядя Марьо, глянув на нее, презрительно усмехнулся:

— Разве ж это женщина? Хворостина!

— Не чета Малине, — подхватил я.

Но дядя Марьо и на сей раз лишь хмыкнул и промолчал. Уже тогда мелькнуло у меня подозрение, но я не дал себе труда до конца обмозговать его. Лишь когда в кондитерской увидели мы Петко Дрянкова — директора конторы «Импорт-экспорт» — с его любовницей и дядя Марьо шепотом обозвал ее золотушной, до меня, как до бабушки, медленно, но все же стало доходить. Ну конечно же, дядя не спроста завел любовницу, да к тому же такую шикарную, а чтобы досадить этим двоим. Ведь всем известно, что дядя не в лучших отношениях с ними. Когда-то Марьо Марианов метил в директора «Здоровой пищи», но Парлаков стал ему поперек дороги. Позже, когда обсуждалась дядина кандидатура в директора «Импорта-экспорта», Дрянков подножку подставил. В обоих случаях казалось — дело уж в шляпе, но эти хищники подсуетились, поинтриговали и оттерли дядю, а в довершение оба завели любовниц. Теперь дядин черед: ткнул обоих носом в землю и сумел поднять свой пошатнувшийся престиж. Теперь его слава в зените. Ни для кого в городе не секрет, что оба противника страшно завидуют ему. Служебное же положение дяди Марьо и сейчас не ниже, чем у них, — как-никак директор отеля-ресторана «Малина». Пардон, «Стара Планина». Поэтому-то он так спокоен и уверен в себе…

Но дома — ад кромешный! Сначала был первый круг ада — тетушка перестала с ним разговаривать. Потом второй — тетя перенесла все свои и детские вещи в спальню и перевела туда дочку. Третий круг — тетя стала готовить отдельно, только себе и дочке. На четвертом круге ада она провела мелом линию в холле, расчертив его пополам, расчертила и кухню и не позволяла дяде заходить на ее территорию. Она ультимативно заявила, что суд присудит эту площадь ей, и фыркала даже на бабушку, то и дело нарушавшую меловые границы. К пятому кругу тетя взвинтила свои нервы до того, что запела. Оказалось, она знает и модные песенки, и арии, хотя ни разу в жизни в опере не была. Пела и в своей комнате, и на балконе, а во дворе ее фальцет сбивался на хрип, когда она выбивала ковер с таким остервенением, будто палка гуляла не по ковру, а по дядиной спине. Шестой круг ада ознаменовался сочинением заявления о разводе. Отнеся его в суд и заплатив там тридцать пять левов, тетя вернулась домой успокоенной, по крайней мере внешне. Но на седьмом круге снова попутали ее черти — понравилось ей вдруг срамиться, только и искала повода, с кем бы полаяться, на кого излить свою злость. А повод всегда найдется — в нашем квартале любительниц поехидничать хватает. Одна из таких привязалась было к тетушке: зачем та выбивает ковры в неподходящее время, да еще блеет при этом как овца, а до покоя людей ей и дела нет. Тетя в ответ обозвала ее козой безрогой, к тому же меднолобой. Соседка удивилась, как это у тети зенки до сих пор не повылазили, и спросила, для чего тетя в пении столь усердно упражняется, уж не собирается ли на ресторанную сцену пробиться, к муженьку поближе, а то он вокруг той сцены все ходит. Тетушка вскипела:

— Мой ходит, потому что у него на двоих хватает, а у твоего и на тебя одну мало, то-то ты и взбесилась.

Та смолкла — крыть, верно, было нечем, попала тетя в самую больную точку — и быстренько ретировалась.

Тетушка же, разразившись на весь квартал этой злой и малоприличной тирадой, будто камень с души скинула. В тот день уже не пела, а наутро пошла к адвокату и забрала назад заявление о разводе. Еще несколько дней спустя тетя стерла меловые границы, и дядя с бабушкой получили возможность спокойно передвигаться по дому. Теперь тетя снова проходила все круги ада, но уже в обратном порядке — и в итоге оказалась пред вратами рая.

Великое путешествие по лабиринтам чистилища тетушка совершила всего за два с небольшим месяца и вернулась из него, к величайшему удивлению всего города, ничуть не изменившейся, будто ничего не было, да и быть не могло. Дядя Марьо был возвращен в их спальню, питаться снова стали все вместе, в свободное время супруги начали ходить на прогулки и в кино. Дядя привез из ремонта телевизор, и бабушка опять уселась перед ним, не обращая внимания на «прогрессирующую слепоту». В остальном же все осталось по-прежнему: мужское население города завидовало дяде Марьо, женское — не упускало случая уязвить тетю любовницей мужа. Но тетушка не обращала больше внимания на глупые колкости. Она вдруг возненавидела Парлакова и Дрянкова и почти каждый день находила повод позлословить на их счет, вспоминала, как они ставили подножки дяде, и с удовольствием подтрунивала над их любовницами.