Избранное

На противоположной стороне оврага залаяли собаки. Охотники приготовились. Послышался треск сухих веток, и вот среди буковых стволов показался олень. Он приостанавливался, настороженно вертел головой. Приближаясь к нам, выходил из тени, и его густая светло-серая шерстка лоснилась под солнцем. Олень осторожно переступал своими изящными крепкими ногами, высоко подняв великолепную голову, и каждый из нас, охотников, ожидал, конечно, что он идет именно в его сторону. Затаив дыхание, нацеливая ствол ружья то в грудь, то в голову животного, я молился, чтобы оно меня миновало. Конечно, если б олень вышел ко мне, я бы выстрелил ему прямо в сердце. Иного выхода у меня не было. Человек убивает прекрасное животное, чтобы польстить своему глупому, суетному честолюбию — вот, мол, какой я стрелок! — или желая заслужить похвалу тех, кто за ним наблюдает… А может, это чувство лишь прикрывает нашу извечную атавистическую жажду истреблять?..

Судя по тому, куда понеслись собаки, мы поняли, что олень перевалил за хребет. Подошел бай Шано, бледный от усталости и волнений, объявил, что надо поменять места засады. Перед нами открылась просторная долина, заросшая дубовым подлеском и папоротником. Собаки гнали остервенело.

Мы все время видели оленя. Он бежал по тропам и полянам, встревоженный, но неуязвимый — вся гора принадлежала ему. Однако, когда попытался выйти из долины, грянул первый выстрел. Олень резко повернул назад, но вскоре снова наткнулся на засаду. Каждая попытка выйти из окружения стоила ему двух зарядов крупной дроби. Теперь он почти летел над сухой листвой — большими красивыми прыжками, вскинув голову и плотно уперев рога в спину. Охотники наблюдали за ним, восхищаясь: «Эх, ну и красавец! Плавает — точно рыба в воде!» И тут же целились в него и били крупной дробью из обоих стволов.

Прошло больше часа. Олень, уже смертельно раненный, делал судорожные короткие прыжки и кружил без определенного направления. Наконец мы потеряли его из виду. Собаки стали лаять, сбившись в кучу где-то на одном месте.

Бай Шано крикнул:

— Готово! Собаки его уморили.

И помчался по склону что есть духу.

Мы спустились следом.

Олень лежал на широкой поляне, вытянув вперед ноги и закинув за спину рога — в том же порыве, в котором летел над сухою листвой. Каждый из нас потрогал зачем-то рога, и шею, и ноги его, восхищаясь красотой, в которой уже не было жизни.

Бай Шано, так волновавшийся, пока мы преследовали свою жертву, теперь был равнодушен и строг. Попросил нас отойти, а сам с тремя помощниками стал сдирать шкуру. На полянке закипела работа. Мы собрали хворост, разожгли костер, приготовили шампуры. Запахло дымом и теплой кровью — будто и впрямь совершалось жертвоприношение языческому богу. Бай Шано, точно опытный хирург, потрошил оленя. Немного спустя провел рукавом по носу, выпрямился.

— Напрасно теряли время, ребята! — сказал он, вроде бы всерьез переживая. — Не удастся нам отведать свежего мясца. Желчный пузырь лопнул. Не ровен час, потравимся…

— Жаль! — сказал какой-то молодой парень. — А я так радовался, думал, принесу домой оленинки…

Все разразились поистине запорожским хохотом. Бай Шано тоже смеялся от души. Это, как я понял, была его коронная шутка с новичками: кто же знает, что у оленя нет желчного пузыря?..

И началось охотничье веселье. Пошли по кругу бутылки с вином и ракией. Над углями на длинных шампурах зашипели оленьи потроха. Все рассказывали о своих невероятных приключениях на охоте и все всему верили…

Далеко за полдень отправились мы в обратный путь. На поляне, где несколько часов назад лежал олень, оставалась только большая лужа крови. В ней плавало солнце.

Перевод Михаила Роя.

Встреча

Вчера вечером меня разбудил скрип балконной двери, и я встал закрыть ее. Дул сильный ветер. Деревья в саду шумели, кроны их клонились к югу, к морю. Я включил свет, чтобы посмотреть, сколько времени, и снова лег. Был третий час ночи. Я закрыл глаза, но знал, что не засну, и это меня злило. «Спи, идиот, — ругал я себя как всегда, когда не спалось перед охотой. — Еще нет пяти, и стая, если она прилетела нынешней ночью, никуда от тебя не денется». Битый час я напрасно пытался вразумить самого себя. В три оделся и приволок из машины рюкзак. Начал считать патроны, чтобы время шло быстрее, отобрал шестьдесят штук, наполнил ими патронташ и снова отнес в багажник. Ветер стихал, и это было хорошо: стая не двинется дальше на юг, а будет ждать нового ветра.