Читаем Избранное полностью

В четыре я все-таки выехал. Миновал Золотые пески, чтобы растянуть дорогу через серпантины, и вышел на балчикское шоссе. Когда достиг леса между Оброчищем и Балчиком, было всего лишь четыре тридцать. Я съехал с асфальта на лесную дорогу и решил переждать здесь до рассвета. Пробовал думать о разных вещах — например, о том, что перепелиные стаи собираются в каком-то определенном месте на севере Румынии и всего только за одну ночь перелетают сюда. Погода им подсказывает, что пора лететь на юг, но непонятно, как все стаи собираются в одну, в определенном месте, прежде чем лететь дальше. И откуда у них столько сил? В это время года перепела как налитые, и, когда в них стреляешь, они падают так резко, что из тушек просто жир брызжет. За ночной перелет стая пересекает Черное море. Один моряк рассказывал: как-то раз, обессилев в полете, перепела падали на палубу, и матросы их собирали, как яблоки. Бывало, птицы эти, попадая в двигатели самолетов, становились причиной аварий… И вот я заснул. Грузовик с прицепом, ползший по склону, разбудил меня своим ревом. На Калиакринское плато я приехал в восемь. Оставив машину на шоссе, которое пересекает эту равнину, пошел осмотреться. Прошлой осенью я прожил в Балчике двадцать дней и двадцать раз приходил сюда по утрам. Обойду вокруг машины метров на сто и, если ничего не найду, ухожу. Напал лишь на две стаи, совсем маленькие. А сегодня утром решил: если ничего не высмотрю, махну в Русалку. Там у меня приятели-рыбаки, поедем за пеламидой.

Метрах в десяти от меня выпорхнули две перепелки. Стрелял в обеих — и ничего. Пока перезаряжал ружье, взлетела еще одна. Выстрелил — снова мимо. Так израсходовал восемь патронов. К черту, важно то, что напал на стаю, и ясно, что стая большая, очень большая! У меня затряслись руки, мне стало жарко, я никак не мог прицелиться. «Теперь — спокойно! — велел я себе. — Садись, покури, потом сделай глубокий вдох и начинай!» Так я и сделал: закурил, сел на камень и оглянулся вокруг. Я был совершенно один, местные охотники придут сюда после рабочего дня, да и то лишь в том случае, если узнают, что есть стая. Я был так счастлив, что мне стало даже совестно. Такое богатство рядом, а поделиться не с кем! Протяни руку — и черпай из него, сколько душе угодно. Я докурил, лег на спину и смотрел в небо, чувствуя, как сердце потихоньку успокаивается. Потом встал и начал. Теперь уже ни один выстрел не был напрасным. Я целился спокойно, только в тех перепелов, что взлетали рядом. Позволял себе даже не стрелять в некоторых, а просто наблюдать, как они падают, не в силах преодолеть собственную тяжесть на взлете. Приблизительно через час на бечевках, привязанных к поясу, уже не было места — на каждой висели по две, по три птицы. Пересчитал — двадцать восемь. «Ну, теперь можешь успокоиться, — сказал я себе. — Благодари всевышнего и ступай в машину». Но когда отнес перепелов в багажник, обнаружил, что там еще есть патроны. Не устояв перед искушением, я вернулся дострелять. Как же бросишь такое богатство? Оно сваливается с неба раз в год, даже раз в два года, а ведь утолить охотничью страсть не так-то просто. Бывало, скитаешься целый день, а приходится довольствоваться пятью штуками. Как мне хотелось сейчас иметь тысячу патронов!

Я был в двухстах метрах от машины, когда услышал выстрел. Очевидно, есть здесь и другие охотники, решил я — и увидел женщину в охотничьем костюме. Внезапное появление ее на совершенно открытой равнине показалось мне странным, почти необъяснимым. Чуть позже я догадался, что женщина поднялась из оврага, связанного с пересохшим руслом на дальнем конце плато. Она шла навстречу мне, но, кажется, меня не замечала, потому что подняла ружье и выстрелила. Птица не упала, однако дробь просыпалась возле самых моих ног. Лишь теперь незнакомка меня заметила и, поравнявшись со мной, приветственно подняла руку: «Желаю удачи!» В меня дважды стреляли: раз дробью для охоты на зайца и раз совсем мелкой дробью, попали в щиколотку, слава богу, издалека. Есть такие охотники: ничего не видят, кроме летящей птицы или бегущей дичи. Тем-то двум я сделал замечание — мол, надо быть осторожными. А женщине не посмел ничего сказать. Она держала свое двадцатикалиберное ружье, как опытный стрелок, и видно было, что давно занимается охотой. Я успел посмотреть ей в лицо, оно мне показалось некрасивым, но одухотворенным и очень симпатичным. В своем охотничьем костюме она выглядела стройной и даже нарядной. На поясе у нее висело штук двадцать перепелов. Я хотел было пойти в том же направлении, что и она, но, побоявшись вызвать ее недовольство, повернул в противоположную сторону. В этот момент женщина прицелилась, но тут же опустила ружье. Перепелка прошла мимо меня. Я выстрелил, и птица упала между мною и охотницей, как раз посередине. Пока я шел, чтобы ее поднять, женщина смотрела на меня, затем шагнула навстречу.

— Вы понимаете, что вот только что я могла вас ранить?..

— Это третий случай, когда охотник пытается меня застрелить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература
Обитель
Обитель

Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень. Молодой человек двадцати семи лет от роду, оказавшийся в лагере. Величественная природа — и клубок человеческих судеб, где невозможно отличить палачей от жертв. Трагическая история одной любви — и история всей страны с ее болью, кровью, ненавистью, отраженная в Соловецком острове, как в зеркале.

Захар Прилепин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Роман / Современная проза