Избранное

Через несколько дней я снова увидел их в поле, помахал старику и прошел мимо. Потом это повторялось часто. Стояли тихие осенние дни, я одиноко бродил по полю, весь замкнувшись в себе, и редко вспоминал о гордой красавице Ани. На ее гордость я отвечал своей, вовсе не надеясь на ее благоволение.

Однажды в корчме старик пригласил меня к их столику и познакомил со своей молодой коллегой. Я кивнул и сел. Старик разболтался — дескать, приятно поговорить с интеллигентным человеком, — а я слушал с подчеркнутым вниманием, стараясь не смотреть на «молодую коллегу». Ани попыталась поддержать разговор, я отвечал лаконично, по-прежнему не глядя на нее. Почувствовав, что мое присутствие ей скучно, хоть и менее скучно, чем присутствие старика, я закончил обед и попрощался.

Через неделю мы встретились на улице. Я хотел пройти мимо, но Ани издалека поздоровалась и остановилась. Спросила, нет ли у меня чего-нибудь почитать. Я вернулся к себе, взял книгу и дал ей. Больше говорить было не о чем, и я отправился дальше. Назавтра после полудня ко мне пришел крестьянин — хозяин дома, в котором она жила, — и принес мою книгу, аккуратно завернутую в белую бумагу. Под бумагой была записка:

«Прочитала книгу на одном дыхании. Хотелось бы поделиться некоторыми мыслями. Осмелюсь пригласить вас на ужин к себе сегодня вечером».

Я проводил ее хозяина, ничего не ответив. Лег и допоздна думал об Ани. Спрашивал себя, почему я должен идти к ней и развеивать ее скуку?.. Да, но ведь если откажусь навестить ее, она перестанет обращать на меня внимание или, чего доброго, презирать начнет…

Но я ошибся. На следующий день в корчме она сама подошла ко мне и села рядом. О том, что я отказался от визита, ни словом не упомянула. Стала говорить о прочитанной книге. Я слушал и, признаюсь, ее высказывания были далеко не глупыми, в противовес общепринятому мнению о том, что красивые женщины редко говорят умные вещи. Мы вместе вышли из корчмы, вместе пошли по улице. На первом же углу я попрощался. Оставшись один, подумал, что Ани хотелось бы видеть меня польщенным ее благосклонностью. Что ж, решил я вдруг, тем лучше — буду навязывать ей свое безразличие, буду наслаждаться ее скукой.

Это было, конечно, глупо. И смешно. Не прошло и нескольких дней, как я сдался. Стал приглашать ее на прогулки, выбирал место для своих этюдов там, где они работали со стариком, подарил пейзаж, который ей нравился. Рисовал и ее. Изящные линии молодого прекрасного лица удались мне без особого труда. Ани была в восторге. Это меня окончательно обезоружило, я перестал скрывать свои чувства. И в ней произошла перемена: она стала относиться ко мне с нежностью, но покровительственно, как пожилая женщина относится к какому-нибудь юнцу, хотя была моложе меня на десять лет.

Мы провели многие часы в поле или у реки. Я был сентиментален, словно гимназист. Сгорал от восторга, не осмеливаясь коснуться ее руки. Тургеневский герой, да и только. Ани это, видимо, нравилось. Она говорила, что наши прогулки и разговоры бесконечно ей приятны; лишь иногда, называя меня «лириком», добавляла, что это не очень хорошо.

— Почему? — спрашивал я.

— Так мне кажется, — отвечала она, загадочно улыбаясь.

Короче, все кончилось тем, что я влюбился без памяти. Иногда писал ей письма, потому что боялся, что, глядя ей в глаза, не сумею высказать всю свою любовь. Потом она смотрела на меня, мягко и снисходительно улыбаясь, и говорила: «Спасибо за хорошее письмо!»

Однажды вечером пригласила к себе — во второй раз с тех пор, как мы познакомились. Эта встреча у нее дома должна была стать началом. Началом нашей взаимной любви. Ани не включила свет. Усадила меня у окна, села рядом. Мы молчали, а что может быть более многозначительным, чем молчание в сумерках, когда мужчина уже все высказал в своих письмах?

Она придвинула свой стул к моему. Взяла мои руки и погладила их. Этот жест растрогал меня почти до слез. Я был готов обнять ее — порывисто, страстно, — но руки Ани, которые гладили мои пальцы, были холодны как лед.

— Да… какие красивые у тебя руки, — сказала она. — В самом деле, какие выразительные, изящные руки.

Она отодвинула мой мизинец от других пальцев и стала им играть.

Я понял, что надо встать и уйти от нее немедленно. Но это было нелегко: все ее внимание было сосредоточено на моем мизинце. Когда я все-таки встал, она вскочила и загородила мне дорогу.

— Почему ты уходишь? Так вдруг?.. Я не хочу, чтобы ты уходил! — говорила она настойчиво.

В ее словах не было страсти, было лишь страстное желание убить свою скуку.

Она потянулась, чтобы снова взять мои руки в свои, но я решительно отступил.

Я шел по улице, все еще с затуманенной головой, и думал: почему Ани так долго поддерживала во мне надежду? Впрочем, кто бы здесь ухаживал за нею? Желание удержать поклонника было ей дороже моей любви — вероятно, слишком старомодной и сентиментальной.

Перевод Михаила Роя.

Зеленая шапочка