Избранное

Близилась полночь, а мы с женой все еще не спали. Целый день говорили об одном и том же, но и сейчас я не мог остановиться:

— Ну как же ее не заметил хоть кто-нибудь из отдыхающих!

— Вот и я думаю, — сказала жена. — Нет, это должно было случиться…

— Да почему? А если б я предупредил ее мать?

— Именно ты? Будто бы ты наперед знал, что стрясется…

После того как случается беда, всегда кажется, что можно было предотвратить ее так просто — одним лишь жестом, окриком, предостережением. Ну разве я, к примеру, не мог предупредить мать Аделки?..

В предобеденные часы море становилось опасным. Ветер дул с берега, и волны тащили на глубину, в открытое море. Молодежь бесилась на мелководье, а остальные курортники, устроившись подальше от воды, играли в карты «на раздевание». Я читал какой-то глупый роман, жена лежала рядом, полузарывшись в песок, одеревенелая, точно мумия, упорно приобретая загар, лучший, чем у всех женщин мира. Со стороны моря донеслись гудки сирен: ровно в одиннадцать два пароходика встречались и расставались, обменявшись приветствием. Один плыл в Балчик, другой — в Варну. Эту встречу обычно наблюдали все отдыхающие, каждый раз удивляясь тому, что кораблики такие крохотные, не больше ящика для фруктов, а сирены у них такие мощные.

— Как далеко слышно! — сказала пожилая женщина, лежавшая неподалеку. — Гудки — словно птицы, правда? Они в мгновение ока огибают земной шар, чтобы снова встретиться здесь, у нас!..

Эта пожилая грузная женщина, будто созданная каким-то скульптором-деформистом, была права, и я мысленно с ней согласился. Потом мое внимание привлек гарпунер, который нес три крупные кефали. К нему сбежались, а он шел очень медленно, тщетно пытаясь выглядеть равнодушным в атмосфере всеобщего любопытства, особенно женского, кратко и сухо отвечал на вопросы, однако по всему было видно, что при других обстоятельствах превратил бы рассказ о своей охоте в опасное подводное приключение. Вслед за ним вприпрыжку бежали дети — мамашам приходилось потом разыскивать их по всему пляжу.

Вот тогда и утонула Аделка. Не знаю, кто первым это заметил, но отдыхающие вдруг повскакали с лежбища, поднялся крик, и зловещее предчувствие беды пронзило наши сердца. С соседнего пляжа прибежал молодой, загорелый дочерна мужчина. Его обступили, показывая кто куда, в разные стороны, и после короткого колебания он бросился в воду и поплыл. Его направляли с берега: «Налево… правее… дальше!» — и спасатель то и дело послушно поворачивал.

Мать Аделки метнулась вслед за ним, вбежала в воду и пронзительно крикнула:

— Спасите ее!..

Женщину удержали, хотели отвести в сторону, но она опустилась на песок у самой кромки, всматриваясь туда, куда глядели все. Спасатель кружил, нырял, его черные ноги выписывали в воздухе ножницы, на миг застывая над поверхностью воды. С соседних пляжей стянулись курортники, выше, на асфальте, остановились легковые и грузовые машины, люди взобрались на деревья. За несколько минут все побережье узнало о трагическом событии. Откуда-то появилась красивая моторная лодка и, подгоняемая криками сотен людей, подлетела к спасателю. Он ухватился за борт, перевел дух и сказал:

— Здесь!

Лодочники опустили на дно камень, обвязанный веревкой. Напряженное ожидание охватило всё вокруг. Но именно в такой момент обязательно найдется тип с крепкими нервами, который станет смотреть на часы и отмеривать время по секундам.

— Пять минут сорок три секунды! — сообщил он с торжественной дикцией радиокомментатора, уведомляющего публику о начале второго тайма.

— Ошибаетесь, товарищ, — возразили ему. — Прошло ровно пять минут пятьдесят девять секунд. Вы отстаете ровно на шестнадцать секунд.

— Позвольте! Нынче утром я сверял часы по радио.

— Радио никогда не сообщает точного времени, — отозвался оппонент. — Да и часы ваши не много стоят…

— Уж больше, чем ваши!

— Да разве я не вижу, что это за…

— Я попросил бы вас помолчать, потому что…

— Что?

— А то!..

Честолюбцы, вероятно, еще долго доказывали бы превосходство своих часов, если бы в это время спасатель не поднял девочку. Когда лодка устремилась к берегу, большинство отдыхающих, преимущественно женщины, начали отступать к дачам, стискивая руки своих детей.

— Всего этого могло бы и не произойти! — сказал я, подробно воспроизводя в памяти эпизод поднятия Аделки со дна.

Я заметил ее, когда плыл к берегу, и у меня мелькнула мысль, что с девочкой может случиться беда. Только мысль эта была слишком страшна, чтобы высказать ее вслух, да и внимание мое отвлекла зеленая шапочка… Она плыла по воде, словно зеленый пузырь, и мне хотелось сравнить ее с чем-нибудь… конечно, не с зеленым пузырем, но с чем именно — этого я не мог придумать. Во всяком случае, я очень внимательно наблюдал, как она входила в бесцветную линию горизонта, точно в мертвую зону. Впрочем, я думал об этом всего лишь мгновение.

Пока я говорил, жена переместила голову с одного края подушки на другой, сдержанно вздохнула и наконец все-таки оборвала меня:

— Шапочка у Аделки была не зеленая, а синяя.

— Нет, я очень хорошо видел: зеленая, потому что…