Избранное

Я зашел в харчевню купить сигарет. Дверь была не заперта, но внутри — ни души. Из боковой двери появился корчмарь, молодой парень с хитроватым заспанным лицом. Видно, спал в задней комнатушке и, не будь я посторонним, наверняка бы чертыхнулся с досады, что его потревожили.

— Чего желаете? — спросил он, заходя за стойку.

— Пачку «Родоп».

— Нету. Наши только «Арду» курят.

— Тогда три пачки, — сказал я. — А из съестного что-нибудь есть?

Он кивнул на прилавок. Там лежало несколько колбасин твердого копчения — верно, еще с весны.

— Мы не готовим. Клиентов нет. Сельчане питаются дома, да и мясо нынче — дефицит.

Он посмотрел на меня в упор и легонько усмехнулся.

— А я, кажись, знаю вас… Вы никак этот самый… художник. Прошлый год уже были в наших местах. Да вы присядьте, почему не хотите присесть? — сказал корчмарь с явным желанием рассеять свою собственную скуку.

Он уже окончательно проснулся и теперь лицом стал моложе и еще хитрее.

Я заказал пятьдесят граммов сливовой. В рюмке плавала муха.

— Ох уж эти чертовы мухи! — сказал парень, демонстративно открывая новую бутылку.

Мягко шлепая по полу черными пятками — он был босой, в выгоревшей тельняшке, — корчмарь подошел к стойке, взял и себе рюмку. Потом вернулся к моему столику и сел напротив.

— Ваше здоровьице!.. Побудете у нас подольше — мы и готовить для вас станем. Бывает, подкинут мяса, а то и рыбы. Приносит один… русский…

— Николай Васильевич?

— Он самый. В обмен на выпивку. Если не беру, сердится. А мне она на что? Народ нынче занятой, некогда людям рассиживаться да рыбкой закусывать. Как вас, простите, величают?

Я назвался.

— Меня — Димитром. Но попросту можно — Ми́тю. Значит, море будете рисовать? Прошлым летом к нам тоже художник приезжал. Две картины мне подарил. Сильный мастер. Вон там они, на стенке…

Это были работы странствующего художника-самоучки. Такие «шедевры» обычно украшают стены наших харчевен, ресторанов и парикмахерских, и цена их — бутылка ракии.

— Красиво, верно? — восхищенно спросил Митю. — Талант! Он мне их так, бесплатно, оставил… по дружбе. Золотые руки у человека. С Казаком компанию водил… Русский — тот все больше молчал как рыба, а этот звезды с неба схватить норовил, распалялся, в раж входил…

Митю проводил меня до дверей, явно сожалея, что я так скоро его покидаю.

— Значит, если пожелаете, чтоб мы на вас готовили, скажите! — напомнил он.

Я сообразил, что нужно обеспечить себя хотя бы завтраком, и потому спросил:

— А молоко здесь можно достать?

— Это можно, — ответил Митю. — Вон в том доме спросите, возле реки. Там живет Иван Детина. У него наши учительницы молоко берут, а сейчас они уехали, на каникулы… Идемте, я вас провожу.

Он запер харчевню и, как был, босиком, повел меня к Детине.

Дом оказался двухэтажным. На окнах белые занавески с оборками. Двор просторный, чистый, поросший низкой густой травкой. Из-за деревянного забора напирала зелень сада. Сад пересекал отведенный от реки арык, и я слышал журчание бегущей воды… На ветке сухой акации сидели три горлинки — неподвижные, словно вырезанные из жести. Тишина донесла звук ружейного выстрела, и я подумал, что четвертая горлинка, может, была застрелена именно в эту минуту. Уж больно вся эта троица выглядела опечаленной… В тени амбара, укрывшись от жары, дремали куры, тут же лежала маленькая собачонка, вытянув ноги, словно дохлая. Все в этом пустом дворе погружено было в молчание и неподвижность. «В таких домах, — подумал я, — обычно живут простые и нравственно чистые люди».

Я остался стоять на нижней ступеньке, а Митю живо поднялся в открытые сени и крикнул:

— А́ленка! Эй, Аленка-а-а!

Его голос прозвучал в этой сонной тишине как-то слишком грубо. Не верилось, что кто-то может на него откликнуться, и я был крайне удивлен, услыхав звуки шагов, идущие из глубины дома. На пороге появилась девушка с детски миловидным личиком и длинными золотистыми волосами. В ней было что-то от пасторальной красоты старых фламандских мастеров.

— Тут товарищ… художник. Живет на профессорской вилле, — сказал Митю тем тоном, который, как ему казалось, должен был придать вес его словам.

Девушка смотрела прямо на него, не удостоив меня взглядом.

— Насчет молока интересуется… Ты каждое утро будешь брать или как? — спросил он, обернувшись ко мне и почему-то фамильярно подмигивая.

— Сегодня молока нет, — ответила девушка тихо, почти боязливо (голос ее напомнил мне шелест листьев). — Инспектора́ взяли. Завтра будет. Сами станут приходить или на виллу носить?

Митю услужливо повторил мне ее вопрос и, еще раз подмигнув, ответил:

— Носить будешь.

— Хорошо, — ответила девушка и ушла в дом.

На улице Митю дружески хлопнул меня по плечу и мелкими шажками затопал в харчевню — наверное, пошел спать.