Избранное

Парни тоже купались в реке. Девушки — в субботу вечером из соображений чистоты, а в воскресенье после обеда уже ради удовольствия. Правда, девушки уходили далеко от деревни, выше или ниже по течению, и все равно им не раз приходилось упрашивать парней, чтоб те вернули им одежду или чтоб вытащили ее с глубокого места из воды, чаще же — чтоб сняли с ив, куда парни закидывали ее. То-то было смеху, крику, визгу, поддразнивания, а иногда и обид, по крайней мере — до вечера. Невесты тоже осмеливались купаться, и даже в людных местах, можно было встретить там и вдову, но уж люди женатые и пожилые, родители — те не купались.

«Старикам не пристало открывать свою наготу», — говаривала бабушка, наверное, вычитанное из Библии. К тому же у отца с матерью была привычка ругать нас: одежду, дескать, намочим, порвем или в речке утопим, простудимся, утонем, русалка нас под воду затащит и тому подобное, — и уж после этого им самим идти купаться было неловко.

Трудовой люд, бедняки не купались вообще, они, мол, за работой и без того по́том умываются.

Кто побогаче — ездили «на воды», одни развлечения ради, другие по нужде.

Зимой в случае надобности все обходились домашними лекарствами, весной и летом лечиться было недосуг из-за работы, а вот уж управившись с сеном и с жатвой, отправлялись «на воды».

В моем крае людей чаще всего донимают такие болезни: расширение жил, прострел, простудная ломота, корчи, — а при этих болезнях лучшего курорта, чем Теплице, не найти. Кто имел лошадей и чувствовал себя очень уж плохо, те нет-нет да и наезжали в Теплице; безлошадные и у кого не было острой нужды довольствовались Штявничками. Мои дед и бабка ходили только туда.

Летом в страду при хорошей погоде они на здоровье не жаловались, а может быть, просто не успевали думать о болезнях; но стоило брызнуть дождю и нельзя было ворошить и сушить сено, они начинали потирать руки, ноги, хвататься за поясницу.

— Вот уберем урожай, а там и на воды отправимся! — утешали друг друга дед и бабушка. Заранее решали, что кровь пускать они больше не станут, — это лишь в молодости хорошо было, а вот банки попросят поставить, и пусть уж поставят на все места, где ноет, колет, болит.

— И угощение с собой возьмем! Пойдешь и ты с нами, — сулил мне дед, чтоб я охотнее работал: овечек да гусей пасли уже младшие братья. Так целое лето мы собирались «на воды», но только после сенокоса.

— На сенокосе еще запылимся, замажемся, и купанья насмарку пойдут, — замечал дед.

— Ну, у кого есть лишние деньги, тот пускай идет, — говорила бабушка. — Янаковы вроде уже два раза были, — добавляла она с некоторой завистью.

— В это воскресенье и мы пойдем, — завершал разговор дед.

В субботу утром бабушка отправлялась в город; продав там пять-шесть пар цыплят, покупала три фунта телятины, белой муки, черного и желтого изюма специально для завтрашнего похода. Замесив тесто на молоке, к вечеру пекла в духовке бабу с двухгодовалого ребенка, так густо утыканную изюмом, словно мухи ее облепили.

В воскресенье утром она варила полный молочник кофе и переливала в бутылки. Это, мол, на полдник мальчишке (мне то есть) и ей; а «дедушка будет пить вино».

Затем все мы шли в костел. Бабушка оставалась дома — варить обед и, главное, приготовить все в дорогу, потому что в час мы уже двинемся в путь. Она жарила телятину, добавив цыпленка «для вкуса», варила сливы с сахаром, а после обеда увязывала все в узелки, укладывала в корзинку, и белье тоже, так что нам с ней было что нести. Деда мы не утруждали, у него была палка, а в другой руке трубка. Опять же не годится мужчине узлы таскать, особенно когда мы идем «на воды», где будут и господа, для которых дедушка, по крайней мере пока они вместе пьют вино, тоже «пан».

Вот так, нагруженные едой, довольные, что с божьей помощью убрали с поля урожай, ходили мы обычно в середине августа «на воды».

Я нес увязанную в платок бабу и сначала бежал впереди, но потом ноша начинала оттягивать мне руки, становилось жарко, я отставал, и деду приходилось время от времени помогать мне. У бабушки тотчас находилась сказка про коня, который несся вскачь, а потом едва ноги волочил… Она вообще была со мной строже.

Мы шли не одни. Впереди нас и за нами шли другие крестьяне и крестьянки. Молодки принаряженные, накрахмаленные — только юбки шуршат, а старухи — со своими болезнями лишь вздыхали, вроде моей бабушки. Молодые шли, чтобы покрасоваться, повеселиться в городе, заглянуть в паноптикум, покататься на карусели, а заодно и принять ванну. Мы, то есть дедушка, шел, чтобы выпить свои «пол-литра» доброго вина, «показаться на люди» и, как и бабушка, ради здоровья: ломоту в костях да колики выгнать, дурную кровь спустить, загустевшую разредить, мозоли вывести — словом, избавиться от всех болячек и хвороб, накопившихся за год, и приятно провести время на людях.