Избранное

И вот тогда-то на нотара обрушился удар и с другой стороны. Банки первыми зарегистрировали на его дом векселя, которые он наподписывал служному и всяким приятелям-господам, а тут и деревенские кредиторы-крестьяне тоже принялись доставать из потайных уголков заемные письма и забегали по адвокатам, в банки, в земельную управу, и только тогда узнали, сколько их — явных и скрытых кредиторов; они и сейчас еще многое скрывали, таили перед женами, семьями падение нотара, суля им свое будущее «повышение».

Почуял паленое и Ондриш Мигак, бросился спасать заемное письмо. То и дело бегал он в город под предлогом помощи, что он-де хлопочет за нотара как должностное лицо, как помощник старосты…

Нотар быстренько взял под дом ссуду, самую большую, какую только мог выдать «еврейский» банк; при этом он рассчитывал деньгами пустить пыль в глаза тем, кто выше его, заплатив «унизительные» для него долги, сохранить свое достоинство и оставить себе кое-что, спасти от кредиторов.

Зарегистрировал свое заемное письмо на восемь тысяч и Ондриш Мигак, заплатив сбор и адвокату.

Жене и матери даже в голову не пришло, что Ондриш тоже запутался в этих сетях; лишь после регистрации разнеслось, что и он погорел. Мать и жена напустились на него, но Ондриш опроверг их подозрения, показав Янкову книжку. Женщины и верили и не верили; мать все же пошла в банк узнать, как обстоит дело. Ну, там ей сказали правду: деньги сняты два года назад, на счету только то, что с тех пор послал Янко, а также то, что Ондриш положил как проценты.

Лишь после этого Ондриш признался жене и матери, как он поступил с деньгами брата. Ссор было, слез, причитаний. Женщины ели Ондриша поедом, так что потом даже сами испугались, как бы он себя не порешил с тоски и горя. Перестали попрекать его в глаза, но Ондрей нет-нет да и слышал откуда-нибудь из угла:

— Ох, суждено мне на старости лет идти с сумой…

Это причитала мать, и Ондрей просто из себя выходил, потому что матери до конца жизни хватит ее вдовьего содержания, на нее ведь записал отец в земельной книге и землю, что же ей плакаться? А вот себя, и брата, и детей он погубил. Но мать оплакивала свою беспокойную старость и не могла уразуметь, что у нее до смерти никто ничего не отнимет, и все не могла успокоиться.

— Ежели мне хватит, то и вам хватит, нешто вы не дети мои, — и переживала, не находя помощи и понимания. Горе, постигшее ее детей, было и ее бедой.

— Как написать это нашим, в Америку? — переживали все трое. Впрочем, не успели и придумать, как объяснить случившееся, а Янко был уже тут как тут. Деревенские ведь писали своим, сообщили и о том, что приключилось с нотаром и как на этом многие пострадали. Написали и про Ондрея. И все письма были в том духе, что, мол, ежели прежде люди ехали из Горок в Америку, то теперь поедут назад!

V

— Можешь взять все мое имущество, — встретил Ондриш брата.

— Я там надрывался не разгибая спины, а ты играючи взял да и спустил мои гроши. Как хочешь, а я опротестую твою долю.

Дело в том, что по пути домой Ян в городе зашел к адвокату, и это он присоветовал Яну поступить так.

— Я все подпишу, забирай! Я все равно нищий, пусть хоть у тебя что-то останется, — сокрушенно соглашался Ондрей.

Это смягчило сердце Яна, и он стал размышлять, раскидывать умом, как говорится.

Кредиторы пустили имущество нотара с молотка. Будь это в городе, за усадьбу нотара и сад с прилегающим участком выручили бы изрядно, вернул бы свое и Янко. Ну, а в деревне — кому из мужиков нужен дом в шесть — восемь комнат? Да и поля при нем нет, и подъезд к нему плохой, дом на холме, туда и на четверке груз не вывезешь.

— Приедет новый нотар, тот купит…

— Коли будет на что…

— Вот кабы общины захотели…

Это была спасительная мысль! Янко ухватился за нее.

— Надо убедить городские власти, — посоветовали адвокаты, и Янко с «американским размахом» взялся за дело. И честным путем, и всяко. Принялся обивать пороги, уговаривал, подкупал кого надо, направо и налево; в общинах пили, обещали, и поэтому на торгах Янко рискнул и купил дом нотара.

Банк подождет шестнадцать тысяч крон, но у банка на очереди примерно на восемь тысяч векселей по шестьсот — восемьсот крон, штук двенадцать, а потом их, Яна и Ондрея, восемь тысяч, а за ними — э, да что тут говорить…

Кто смеялся, иные не предвещали ничего хорошего, а те, что относились к братьям хорошо, так и прямо отговаривали Яна от покупки. Братья продали отцовское наследство, да и мать подписала отказ от своего вдовьего содержания. Остался у них только пустой дом.