Избранное

— Восемь тысяч выплатили, да как банк посмотрит? Янко сможет все выплатить, только если найдет золотой рудник, — рассуждали в деревне. — Да и на что ему этакий домина? Ведь на это надо… коли перестроить панские покои на конюшни, хлева, амбар, кладовую… тут надо моргов сто земли… Да и как перестраивать? Усадьба на холме, не подъехать… Если только он дорогу проложит… или разобрать конюшни, хлева и перенести постройки в сад… — прикидывали в корчме мужики, качая головами и не одобряя Яновой затеи. Коль они, общины, не вытянут Яна Мигака из трясины, то его засосет, вместе с братом. При этом же рассказывались небылицы о Янковых долларах.

Прибыл новый нотар; он был беден. Общины не удалось склонить на покупку дома для него. Нотару они выплачивают деньги на аренду квартиры, и тот хотя и поселился в Янковом новом доме, но плату установил сам — триста шестьдесят крон. Янко сперва не хотел сдавать дом за такие деньги, но потом испугался, что нотар снимет в другом месте, и согласился. Правда, четыре морга приусадебного участка братья оставили себе, чтоб хоть как-то прожить, пока дело закончится.

— Триста шестьдесят крон, да ведь это проценты в банк за квартал с шестнадцати тысяч.

Пришел срок платить в налоговое управление. Пришлось опять идти в банк, а там уже не пожелали давать ссуду. Братья с трудом наскребли нужную сумму, заложив отцовский дом. Янко написал куму в Америку, и тот прислал, что у него было скоплено. Уже казалось, что они удержат за собой дом нотара. Трое адвокатов «вели дело» и без конца тянули деньги — то один, то другой, мол, тому надо дать, этому, и братья давали, одалживая где могли, а Янко складывал в американский чудной бумажник квитанции от адвокатов, и братья теперь больше в городе торчали, чем дома были.

— Сейчас главное — выиграть время, — говорили все три адвоката, когда Янко торопил их.

Жили все в отцовском доме. Земли у них не осталось, только та, что отошла к ним с усадьбой нотара; братья нанимались лес возить, так и кормились, а вот в банк выплачивать было не из чего.

Жена стала звать Яна назад в Америку — они там уже все проели, и она сама снова пошла на фабрику, а детей оставляет у кумы, землячки. Янко и рад бы, бегом побежал бы к жене и детям, да только как тут дела оставить? Чего добьются без него адвокаты? Нет уж, надо довести до конца.

VI

Не прошел и третий квартал, как дом нотара отошел банку. Янко, надеясь получить хоть что-нибудь, хоть топорище от топора, пустил дом с торгов. Покупателей не нашлось, дом купил банк, предложив свою цену. Ну, а уж банк поговорит с общинами по-своему — те купят дом для нотара, и банк не останется в убытке…

Злорадные люди смеялись над тем, как опростоволосился Янко, даже Ондриш испытывал какое-то удовлетворение — ведь вот, мол, сколько бедняк намучается, пока всего не лишится. Ведь он тоже хотел только добра, так же как и брат Янко. А ведь Янко — человек бывалый, опытный, свет повидал… и просчитался…

Мигаков будто обухом по голове ударили. Янко, тот вроде ума лишился, все грозился — адвокатам, общинам, всей округе, всем людям, которые могли ему помочь, и не помогли, а оставили увязать в болоте; ругался, обзывал их — они-де обманщики, сволочи, нелюди… Мать слегла, думали даже — не подымется, помрет.

— Подписала я, подписала, — причитала она, — до чего я дожила, где я приклоню голову на старости лет?

Все собирались у постели матери, плакали, и нередко день прошел, а у Мигаков калитка не скрипнула — ни к ним никто не шел, ни они никуда не выходили, все думали свою тяжкую думу…

— Поедем все в Америку, видать, это судьба, — сказал в тоске Ондрей. — Пиши, брат, насчет билетов… Я решился. Я чувствую свою вину перед тобой, я разорил тебя. И у тебя дети, да и у меня большая семья, надо мне подналечь, заработать…

Жена его — ни в какую, не поедет, мол, и детей не пустит. Лучше будет ходить на поденщину, а он, Ондриш, пусть едет один попытать счастья, как уехали уже те два старосты, что по миру пошли из-за нотара. Да и мать — стара уже, дорогу не перенесет, заступилась за свекровь жена Ондриша.

— Я не поеду, дети мои. Найдутся добрые люди, которым я прежде помогла, приглядят за мной в случае чего, а вам — помоги, господи… — И слез было, слез…

— Да неужто вы не постыдитесь… хозяйка из такого дома, а нынче пойдете христарадничать… Погибать, так уж вместе… — с горечью сказал Ондриш, подумав о нелегком и дальнем пути, и в словах его прозвучали отголоски былой спеси старосты, а сердце сжалось от горя; но решимость его от этого не убавилась, не видел он иного выхода.

— Да, уж надеяться на чужих людей, мама, хуже нет, — поддержал брата и Янко. — Нам всем одна дорога — за океан! — громко, будто открывая всем новую, неведомую истину, заявил Янко.

— Я вашего отца не покину, — мать привела еще и эту причину, чтоб не ехать.

— Отцу мы скажем «Прощайте, свидимся там!» — И Янко указал пальцем на небо. — А нам приходится уезжать к живым, если мы хотим жить.