Избранное

Для сокола моей души душистый локон твой — силок,
Несчастный хочет улететь — не может высвободить ног!

Завидуя твоим щекам, тюльпан несчастный покраснел,
Увидя родичку, клеймом от зависти он сердце сжег.

Искал лицо любимой я — его нашел в стране кудрей,
В стране индусов попугай нашел отрадный уголок.

В саду с лицом любимой спор безумно роза завела;
Ты оборви ее и брось: кому от этой дерзкой прок?

На алой щечке прядь волос — на розе алый гиацинт,
Твой подбородок — яблоко, лицо — гранатовый цветок

Лицо твое, в броне кудрей, послало войско взглядов в бой;
Стрела — ресница, бровь как лук — и взгляд врага померк, поблек,

Всегда стремясь к твоим дверям, лил горько слезы Саккаки.
Зачем кипит в бедняге кровь? Уж лучше б он в могилу лег!

Иного не осталось

О глаза! Не плачьте! Крови у больного не осталось!
В теле крови от страданья векового не осталось!

Всякий потеряет разум, увидав глаза-нарциссы
И лицо прекрасней розы! Что ж, другого не осталось!

Ты лицо открыла — розу, ворот рвали все бутоны;
Тех, кто мог бы эту муку вынесть снова, — не осталось!

Ветер тронул кудри милой и достиг вершины счастья,
Что же мне подобной доли, рок суровый, не осталось?

Копи с морем загрустили, на мои глаза взглянувши;
Им ни жемчуга, ни лала дорогого не осталось.

Горе для себя мне нужно. Что ж других ты огорчаешь?
Как бы мне тогда, боюсь я, гнета злого не осталось!

Та целителы;ица-дева Саккаки убить желает.
Ныне смерть — одно лекарство, а иного не осталось.

Душу ранит мне напев

Есть ля кто, с ней красотою сходный?
Все стремятся к ней в тоске бесплодной.

Боль души достигла; смерть — спасенье.
Что ж, умру, любимой неугодный!

Полюбивши кудри и лакиты,
По ветру теперь брожу безродный.

Взгляд твой сразу всем напоминает.
Тюркского кинжала блеск холодный.

Песню милая поет по-тюркски —
Душу ранит мне напев свободный!

Никакое зеркало не в силах
Отразить твой облик благородный!

Саккаки! Печаль, тоска и гибель —
Пища для твоей души голодной!

В пучине горя пропадет