Избранное

Пред лицом твоим склонились гурии в смущенье,
Ива с кипарисом видят стан твой в восхищенье!

Нет числа прекрасным девам в Чине и Хотане,

Но рабов моей любимой больше, нет сомненья!

Улыбнулась ты! Меж лалов перлы показались —

Морем, рудниками стали очи в упоенье.

Вздохам и рыданьям внемля, ты лицом светилась —

Так приятна розе влага, ветра дуновенье.

Если ты мечом захочешь поразить влюбленных,

То скорей подставить шею примут все решенье.

Пред тобою ясный месяц, словно раб хабешский,

И, клейменный, скрыть не может он происхожденья.

Красоты не знают люди, хоть о ней болтают.

Саккаки ее увидел в зримом воплощенье!

Плачь мое сердце

Сила творца на лике твоем, словно письмо, начертала пушок,
Он возвещает аяты красы на север, запад, юг и восток.

Взглядов сокольих и черных очей я столь красивых еще не видал,

Видно, убить ты хочешь во мне остаток души, что я уберег!

Глаза и брови твои увидав, от кыблы совсем отвернулся аскет —

И ни молитвою, ни постом от наважденья спастись он не мог.

Стать захотелось безумным мне, когда эта пери цепью волос

Безумных опутала, их унося в край бесконечных любовных тревог.

Я одного желаю тебе — старости мирной в довольстве достичь;

Сам я измучен любовью к тебе и, молодой, как старик изнемог.

Голову мне брови твои Дерзко Срубили: кровь им нужна.

Что ж ты права, я — твой слуга, знать, быть виновным сулил мне рок.

Плачь, мое сердце, спасенья нет, видно, творец так порешил.

Он, Саккаки создавая, ему горя и черных скорбей приберег.

Так у красавиц повелось

Лицо твое, как вижу я, и с жарким солнцем спорить может.
Боюсь взглянуть — меня огонь лучистых взоров уничтожит.

Скитальца душу хоть бы раз спросила ты, как ей живется,

Ведь скоро уходить навек — иль эта мысль тебя не гложет?

Коль будешь взглядом душу жечь, тебя не стану укорять я.

Так у красавиц повелось, и кто на них вину возложит?

Я низко кланяюсь всем псам, лежащим у порога милой.

Общенье с ними лишь одно теперь мою отраду множит.

Порой я сыплю жемчуга, порою лалы от печали —

В морях и в рудниках таких не знал никто, кем век уж прожит.

Соперник иссушил мне кровь, он жить мне не дает спокойно.

Так пусть теперь лихая кровь его всего согнет и съежит.

Пожертвовал хмельным очам и душу Саккаки, и сердце, —

Из них получится ль кебаб — вот эта мысль его тревожит!

Зови меня дерзким