Избранное

Наконец все до одного разбрелись по укрытиям. Киш тоже ушел к шалашу за своей вымокшей до шерстинки торбой и бекешей. Бродя в темноте по разоренному стану, он вдруг обо что-то споткнулся. Вспыхнула молния, Габор вгляделся. Что это? Мешок, почти до половины наполненный зерном, на том месте, где обычно спит Банди Чапо. Ветер развеял солому, но торба и мешок остались лежать на земле. Вероятно, буря помешала Чапо незаметно передать мешок сыновьям, которые возят кооперативный хлеб. Они приезжают, как правило, на рассвете, к утренней погрузке, и, по-видимому, к этому-то времени Банди Чапо и готовит им мешочек украденной из-под молотилки пшеницы, который они прячут в повозку, туда, где лежат торбы с кормом для лошадей.

Но вот и сам Чапо идет за своей торбой, а вместе с ним Чири Боршош и тракторист, немного растерянный — ему отроду не приходилось переживать этакую непогоду.

Вокруг темно, дождь хлещет как из ведра. Промокший до нитки Киш накидывает на себя мокрое пальто и одеяло поверх рабочей синей блузы. У него зуб на зуб не попадает, он с удовольствием зарылся бы в стог или спрятался под брезент, но все-таки решает подождать Чапо.

— Банди, что это? — спрашивает он.

Чапо прикидывается непонимающим, хотя сразу смекнул, в чем дело.

— А что случилось? — Он пытается скрыть свой испуг.

— Взгляни-ка на этот мешок, он до половины полон пшеницей, — говорит Габор Киш. Его голос спокоен, в глубине души он даже рад, что наконец поймал этого ловкого вора. Наконец-то ветер, разворошив солому, на которой спал Банди, раскрыл его подлую душонку.

У Чапо все еще недоуменный вид, но Габора это мало заботит, он поворачивается и идет искать для себя убежище. У него есть и свидетели — Чири Боршош злорадно посмеивается, тракторист тоже понимает, о каком мешке идет речь.

— Оставь мешок здесь до утра, все равно он промок, — теперь уже твердо говорит Киш. — Завтра поговорим.

Все ищут, где бы укрыться до утра. Кто зарывается в солому, кто под скирду, куда не залетают брызги дождя (но вода все-таки забралась!), кто прячется под брезентом, куда дождь не достает, хоть снопы и влажные. Одни дрожат, другие покрываются испариной, в зависимости от того, кто где нашел себе пристанище.

Когда гроза немного утихла, возчики выпрягли лошадей и, оставив подводы с зерном под открытым небом, угнали их на ближайший хутор. Михай Шош пристроился возле штабеля мешков, позади молотилки; ночь у него вышла невеселая — со снопов, уложенных поверх мешков, ему за шиворот все время капала вода. Дождь шел всю ночь, до самого рассвета. То затихал на некоторое время, то начинал барабанить с новой силой, опять грохотал гром, и сверкали молнии. На заре дождь стал постепенно утихать, затем, словно прощаясь с этим краем, проморосил еще немного и прекратился. Когда встало солнце, по небу плыли последние одинокие тучки.

* * *

Из-за далекого, словно умытого, горизонта, показалось солнце и осветило разбросанный бурей ток и людей, которые, отряхиваясь, как мокрые курицы, вылезали из своих убежищ. Поля вокруг носили еще следы урагана, солома была разметана, полова развеяна, отдельные снопы отброшены на сто — двести шагов от скирд, жнивье и земля кругом тока раскисли, как дрожжи. Фокстерьер тракториста и черный пес объездчика лакомились полевыми мышами и хомяками, утонувшими в своих норках, неподалеку от тока на лугу обсыхали суслики. Прежде чем покинуть норы, они сначала высовывали шустрые мордочки, а потом, осмотревшись, один за другим выводили на солнышко своих детенышей, выкормленных уже на новой пшенице.

Невдалеке, у самой дороги, стояли подводы с зерном. Намокшие мешки почернели, а в дорожных колеях, насколько хватал глаз, посверкивала вода.

Получалось, что и для тока Михай Шош подобрал неподходящее низкое место — под стогами, молотилкой и трактором образовались лужи, и девушки под нежаркими еще лучами солнца мыли в них ноги.

Люди сушились на солнце. Наносив сухой соломы из-под стогов, они развели огонь и над ним наскоро высушивали легкую одежду, а более плотную отжимали — остальное сделает солнце.

Неплохо бы наведаться домой, сегодня как-никак суббота, да и молотить все равно нельзя. Машина стоит в воде, и стога вымокли насквозь. Кое-кто — раньше всех, конечно, девушки — собирает свои пожитки и, увязав их, готовится в путь.

Но, оказывается, не все так просто. Уйти с поля, когда кому вздумается, нельзя, тем более, того и гляди, снова хлынет дождь: уж очень припекает солнце, а это значит, всего можно ожидать. Но раз уж так, надобно прежде всего навести порядок на току.

Габор Киш разыскал Михая Шоша и подвел его к размокшему мешку с пшеницей, украденному Банди Чапо.

— Полюбуйтесь-ка, дядя Михай, вот на это.

Шош никак не мог понять, в чем дело. Пришлось ему все растолковать.

— Вот вы не отходите от машины, спите на мешках с зерном, а зачем, если у нас под носом черт знает что делается?

Да, да, Михай действительно недосчитывается двух мешков; вот уже несколько дней, как он считает, пересчитывает и не догадывается, в чем дело.