Избранное

— Подождите же, люди, — начал Габор Киш. — Давайте разберемся сначала в ошибках, а потом поговорим и об остальном. Надо обсудить, во-первых, вопрос о вчерашней растерянности во время бури, во-вторых, о краже, совершенной Чапо. Начнем с первого. И ребенку ясно, что дядя Михай поздно спохватился, но, и спохватившись, он дал маху: не обмолачивать надо было остатки, а поскорее сложить и прикрыть все так, чтобы стог не промок. Говорить об этом много не стану, каждый понимает, в чем причины беды. Но виноват в ней не один Михай Шош, а и мы все. Всякий заботился только о своем участке работы, не помогал другим, а потом, испугавшись дождя, все бросились врассыпную, а ведь от скирды нельзя было отходить, пока не закончили ее укладку и не укрыли брезентом. Мешки тоже нельзя было оставлять непокрытыми, даже если бы сам черт с неба свалился. Скирдовальщики обязаны были помочь подавальщикам и грузчикам. Первая забота всегда должна быть о машине и о скирдах, потому что, если только машина и хлеб останутся сухими, можно будет продолжать работу сразу. Солому надо было увязывать по частям и заранее, а не в последнюю минуту, когда буря уже над головой. Веревки следует плести из мокрой соломы, никогда не давать им до конца просыхать, хранить их в сыром месте, тогда бечева выдержит любой ветер. Из ржаной соломы можно свить такую крепкую веревку, что на ней хоть вешайся, если жизнь надоела. Разве можно бросать машину и разбегаться куда глаза глядят, как цыплята, только потому, что дует ветер, льет дождь и сверкает молния? Ведь скирды, зерно, молотилка, трактор, солома — все здесь принадлежит теперь не господам, а каждому из нас и всем нам. Прежде, когда все это было господское, мы работали по обязанности, из-под палки. Если же принадлежало нам, мы болели за него душой, так как знали, что оно наше. Теперь, когда все здесь — собственность кооператива, мы должны помнить, что в общем есть доля и каждого из нас. Наше, значит — мое. В нем и наш труд, и наш хлеб, и наша одежда, и жилище, и все-все остальное. Пусть каждый поймет это хорошенько, иначе у нас будет не кооператив, а стадо, которое разбредается, если пастух не следит за ним…

— Верно, верно! — поддержали присутствующие и даже те, которым было стыдно поднять голову, и те, кто честно выполнял свой долг, как, например, Чири Боршош, гордо поглядывавший вокруг: ну, я же вам говорил!

— Что же касается Чапо, — продолжал Габор Киш, — тут последнее слово скажем не мы. Дело будет обсуждаться на правлении кооператива и в партийной ячейке. И только на общем собрании будет вынесено окончательное решение, где все можно будет записать в протокол. Но ничто не мешает нам потребовать, чтобы ноги Чапо здесь больше не было. Пусть сидит и ждет решения кооператива и партии.

Кто-то прервал речь Габора:

— А кто же будет председателем? Кто будет теперь подавать снопы в машину? И кто оплатит убытки?

В ответ раздались общие возгласы:

— Председателем выберем Габора Киша!

И даже девушки, которые обычно в таких случаях не подавали голоса, а только с обычным женским любопытством прислушивались и приглядывались ко всему, что потом можно было бы рассказать дома, в деревне, даже они поддержали:

— Дядя Габор! Вот кто нам подходит!

Вместо Чапо на молотилку договорились поставить Лайоша Боршоша, но о втором подавальщике пришлось призадуматься. Никто не знал, кого предложить. Старик Тот сказал:

— Назначим туда кого-нибудь из молодежи. Это дело для них, пускай учатся! Мы, старики, свое отработали, глядим в другой мир, с нас уже многого не спросишь. Я думаю о молодом Варге. Если им заняться, будет толк.

На том и порешили. Но Габор еще раз попросил слова.

— Ладно, люди. Я согласен принять на себя полномочия, но только временно, ведь неизвестно, что постановит общее собрание кооператива. Но, пока суд да дело, я попрошу членов кооператива прислушиваться друг к другу и исправлять свои ошибки. Вот я гляжу, некоторые уже собираются провести дома воскресный день, как бывало при поденщине, когда только одних господ беспокоила судьба урожая. Нам нельзя бросать ток в таком состоянии до понедельника: вдруг опять пойдет дождь, сырая пшеница прорастет в мешках. Сегодня, пока солнышко, да и ветерок тоже веет, надо сейчас же браться за дело: снять брезенты с машины, со скирд и расстелить на солнце. Промокшие снопы поставить, разбросанную солому переворошить, пусть ветерок сушит. Снимем и верхушку промокшей скирды до сухого, потом позавтракаем, а там подтащим подводы, просохнут брезенты, и мы высыплем на них зерно и высушим. Все, кто на соломе и полове, пусть плетут веревки, их должно быть вдвое больше, чем прежде. Солома хорошо намокла, из нее выйдет крепкая бечева. Если снопы высохнут, а обмолот еще нельзя будет начать из-за лужи, что под машиной, мы плотно уложим скирду и покроем ее. До понедельника земля впитает воду, и тогда продолжим молотьбу. Ну как, за работу, товарищи?