Избранное

За всю свою жизнь Барна так и не смог обзавестись хоть какой-нибудь малостью. Но причиной тому была не расточительность и не бесхозяйственность жены Габора. Заработок грошовый, а ребятишек куча. Правда, в других батрацких семьях тоже не лучше, а все-таки, глядишь, кое-кому удается свой домик поставить или клочок земли купить. Взять того же Бачо — был пастухом, а стал хозяином.

Но для этого нужно батраку держать побольше скотины; только так, помаленьку, грош к грошу, может он скопить деньжонок и что-нибудь приобрести.

Дело это возможное, только не у Бачо-Келеменов. Господин Эндре твердо придерживался еще одного дедовского правила: своим батракам он позволял держать одну-единственную свинью, а коровы и вовсе не разрешал иметь. Старый Бачо, всю жизнь проживший подле скотины и на ней разбогатевший, знал, как выгодно держать скот, ежели есть хороший выгон и доброе жнивье. Знал, а потому сам старался держать как можно больше скота, но не разрешал, чтобы в батрацком хлеву оказалось хотя бы одним хвостом больше установленного. Хитрый скряга ревностно относился к букве закона, гласившего, что батрак вправе содержать одну свиноматку с потомством, и когда крошечные поросята, копошившиеся на его, Бачо, господском жнивье, немного подрастали, он говорил своему батраку, даже такому, который долгие годы работал на него:

— Скажи-ка, Габор, сколько поросят метнула твоя хавронья? (А знал он все!)

— Шестерых, хозяин.

— Шестерых, говоришь? Отчего же ты их не продаешь? Гляди, как подросли. Держать тебе их негде, кукурузы у тебя тоже нет.

Держать поросят батраку и впрямь негде — хлев на одну лишь матку рассчитан, потому что старый Бачо не разрешает брать из хозяйского добра не то что бревно или доску, а и самую завалящую щепку. А если который-нибудь батрак отваживался на это, то хозяин находил и вытаскивал свое бревно даже из готовой постройки. Не было у батрака и корма для скотины. Бачо зорко следил за тем, чтобы ни горсти хозяйского овса, ни единого кукурузного початка не попало бы в чулан к батраку. Кто, как не он, знал по собственному опыту — на том и в люди вышел, — что если завелась у батрака скотина, то корм для нее не с базара идет, а из хозяйских закромов.

Батраки тоже знали, как хитер бывает хозяин, — сам родом из бывших холопов, — а потому на хозяйское добро не слишком зарились. Вот и получалось, что у воришки, ставшего хозяином, украсть не было никакой возможности. И батраки скотины не держали — старый Бачо всячески способствовал тому, скупая всю их долю кукурузы «по рыночной цене», как он говаривал, да к тому же милостиво разрешая батрацким женам брать молоко, сметану и творог со своей фермы не в счет отработки, как это делалось у других господ, а в кредит. Придет, мол, осень, рассчитаемся, — ежели денег не хватит, можно и кукурузой отдать. Понятно поэтому, что батраки почти не имели своего скота, а если у кого-нибудь свинья вдруг приносила десять поросят, то Бачо наведывался к нему до тех пор, пока не откупал их и не угонял в свое стадо.

Так что, каким бы симпатичным и приветливым ни казался старый Бачо, батракам его приходилось не сладко. Стяжательство превратилось у старика в страсть, которая не знала границ, — он и у батраков старался оттягать все, что только было возможно.

Эти свойства унаследовал от старого Бачо его сын, а за ним и внук, господин Эндре, и, как бы работящ ни был Габор Барна, как бы бережлива ни была его жена, сколько бы ни трудились их пятеро детей, которые начали работать, едва научившись держать в руках мотыгу, семья Габора так и не смогла приобрести ровным счетом ничего. Все говорило за то, что Габору не миновать на склоне жизни судьбы своего покойного отца, который на старости лет, когда уже не мог выполнять тяжелой работы, получал жалкую пенсию — десять пенгё в месяц и потому жил на содержании детей. Пенсия была положена ему из милости господином Эндре, за что, пока он был еще в состоянии поднять палку и пока паралич не приковал его навсегда к постели, он исполнял вначале обязанности ночного сторожа, а потом охранял сад, пугая ворон.

Вот как получилось, что Габор Барна, работая на Келеменов, превратился в одного из тех батраков, единственным богатством которых является преданность хозяину, связавшему их по рукам и ногам. О том, чтобы сбросить эти путы, нечего было и думать — Габор никогда за всю свою жизнь не знал иного занятия или ремесла, не пробовал даже поденщины. В село не пойдешь — ни жилья, ни родни, ни знакомых; к другому хозяину наниматься — тоже хрен редьки не слаще, с батрака везде семь шкур дерут. Уж лучше тут, на обжитом месте, в первых батраках ходить, нежели на новом в последних.