Избранное

Фюрге — собака от природы умная, как все пули, и, как всякое юное существо, очень любит играть, но откуда, скажите, ей знать, что люди именно этим сейчас и занимаются? Фюрге тоже иногда играет, но гораздо реже, чем ей того хотелось бы. С овцами не поиграешь, у них нет ни капли юмора; трусливый, вечно блеющий народец, а кроме того, овцы ее непосредственные подчиненные. Остается еще волкодав Шайо, но это унылый и ленивый пес, он всегда дремлет, и, если Фюрге все же пытается вовлечь его в игру, он сердито огрызается и пускает в ход клыки. Поэтому Фюрге играет только с хозяином, если видит, что у него хорошее настроение. Она подпрыгивает за палкой чуть ли не на метр или мчится за брошенным комком земли даже в холодную воду, а потом носится вокруг стада или кругом хозяина — хоть сто раз обежит, если это ему нравится. И вообще, для Фюрге люди стоят чего-нибудь только в том случае, если у них хорошее настроение, если они смеются, поют или насвистывают. Приятно звучит человеческий свист, особенно если он адресован собаке. В этих случаях Фюрге счастлива, она тотчас поднимает хвост и весело размахивает им на степном ветру, словно праздничным флажком.

Но сегодняшняя игра ей непонятна. У собак игра означает только забаву, она не связана с выигрышем и удачей, а потому Фюрге не знает, радоваться ей или держаться настороже, ибо пастушеский посох, который валяется сейчас на земле, в любую минуту может обрушиться ей на голову, или хозяин вдруг вскочит, как уже случалось, и даст ей пинка за то, что давно уже никакого внимания не обращает на стадо. Обычно они никогда не задерживаются так долго на одном месте.

Загадочные существа эти люди, в особенности же ее хозяин Мишка. То хохочет как одержимый — и это хорошо, — то, в следующую минуту, поминает всех святых, да так, что Фюрге сжимается в комочек: «Что-то сейчас будет? В чем я провинилась?» Собаки угадывают настроение хозяина по взгляду, по жесту, даже голосу, но что тут можно угадать, если Мишка то шляпу на глаза нахлобучит, то почешет в затылке? Или, взяв семерку к пятнадцати очкам, в сердцах бросит карты перед своим партнером Банди, а тот, ехидно ухмыляясь, показывает, что у него тоже только пятнадцать очков, и Мишка, как банкомет, мог бы выиграть, если бы не рисковал. Но для Фюрге вся эта премудрость недоступна, считать она не умеет, и пестрые квадратики карт ей тоже ничего не говорят.

Оба стада между тем разбрелись по лугу и пасутся. Картежники время от времени бросают рассеянный взгляд в их сторону и снова углубляются в игру. В такие моменты Фюрге оживает, поднимает голову и смотрит с некоторой тревогой на далеко ушедших овец; слишком уж далеко они забрели, непривычно оставлять их так долго без надзора, и она даже привстает, чтобы по первому знаку или слову хозяина вскочить и стремглав лететь наперерез стаду, ведь в этом и состоит ее обязанность. Фюрге отлично ее усвоила и в этом никогда не ошибается.

Однако без приказа нельзя двинуться с места, этому Фюрге тоже научилась. На первых порах она, бывало, гоняла овец без всякого толку, и хозяин частенько опускал ей на спину свой посох либо, если Фюрге не осмеливалась подойти ближе, швырял его в неразумную собаку. Нет, нет, самовольное усердие тоже запрещено.

Но пока как будто со стадом все в порядке, хозяин не выражает признаков тревоги, Фюрге успокаивается и продолжает наблюдать за игрой.

Тем временем овцы и коровы ушли действительно далеко. Все не беда, пока они не забрели на посевы или не перешли границу, отделяющую овечье пастбище от коровьего.

Дело в том, что луг поделен на два участка — для овец и для крупного рогатого скота. Коровы и быки не выносят овечьего духа и не едят травы там, где хоть раз прошли овцы, оставив после себя черные катышки помета и тяжелый запах мочи. Поэтому весь необозримый кооперативный луг перерезан надвое рядом бугорчиков, черных и серых — там, где почва солончаковая, бугорки тоже серые. Эта межа тянется далеко-далеко, пока видит глаз, расплываясь в мираж возле самого горизонта.

На эти бугорки иногда присаживаются пастухи, если им случится подойти со стадом близко к меже, иной раз ястреб клюет на них свою добычу — полевую мышь или птичку. (Остатки шкурки, перья да капли засохшей крови обозначают следы трапезы крылатого хищника.) Бывает, что молодые игривые телята или старые злые быки испытывают на них прочность своих тяжелых рогов, пробуют крепость лбов, заросших космами. Бугорки поливают дожди, топчет скот, и к концу лета межа исчезает с лица земли, только круглые лунки, лишенные травы, указывают ее былое место. Но приходит весна, и крестьяне снова окапывают бугорки из сыпучей земли, чтобы между пастухами и их стадами царил мир, да и вообще чтобы в степи был порядок, как везде на белом свете.