Ты пахнешь гарью, холодом и болью... так пахнут обожжённые любовью. Я, может, дурачок, но не дурак, и знаю запах неизлитых слёз и запах остывающего лета. Я не умею подсказать ответов – всего лишь пёс, бродячий рыжий пёс – но я умею просто согревать, поскуливать душевно, по-собачьи, зализывать тоску и неудачи и понимать беззвучные слова. Напрасно ты не пахнешь колбасой – от зимних сплинов верное спасенье. Добротный ужин прогоняет тени и навевает безмятежный сон.
Ну, что, пойдём? ведь я уже люблю – и я тебя до смерти не покину. Я однолюб, прости мой главный минус... а, может, ты решишь, что это плюс? И что с того, что в доме два кота? я как-нибудь смогу договориться. Да пусть любые лапы, морды, лица! мы всё с тобой расставим по местам. Всё будет замечательно, авось.
«Пойдём, Авось»?! ты, всё-таки, решила! Не сложится – пойдём с тобой на мыло? Да понимает шутки рыжий пёс! Всё будет хорошо у нас с тобой. Ты купишь мне предписанный намордник – и я готов носить его как орден, подаренный индейкою-судьбой.
...а ты забудешь всё, что не срослось, и перестанешь пахнуть так тревожно.
Ведь в этой жизни многое не сложно, когда с тобой прижившийся Авось.
===========
Файфер:
Привет, кошак – откуда ты тут взялся?... Ну, да – дожди и холод по утрам... Ты, полосатый, веришь в постоянство? Мне кажется, что веру по дворам ты растерял, шатаясь без приюта, в надежде отыскать еду и дом... Я был таким же... И сошлись маршруты у нас с тобой – и мы уже вдвоём... Да, брось, безухий, я в любовь не верю... Тем паче так, чтоб в омут головой... Дрожишь? Замёрз... Ползи подмышку, зверя... А имя тебе будет – Домовой... Чтобы всегда при доме и при друге, и на двоих, чтобы пути легки... Давай, хомяч... А, не привык к посуде... я тоже, то – с ножа, а то с руки... Ты оставайся – на год или на день... А, в общем, сам решай – ты жизнью бит... Я покурю... Ты – спи... и дай погладить тебя промеж ушей... И без обид...
===========
биологическое
Это вообще не стихи, а попытка осмысления. Прошу так и воспринимать...
-------------------
Безмозглых кур мышиная возня потешна, как ужимки обезьянок. "Друзья" мои, поверьте – слишком рано вы радостно хороните меня... Я все ухабы знаю назубок: мозолист дух, как пятки у верблюда, а опыт, сукин сын ошибок трудных (с), напорист, как голодный носорог... Каюк ошибся – адресом и днём, и способом, и методом, и целью, – и я опять по жизни каруселю, распугивая с ёлок вороньё. Меня скрутить – не поле перейти (с).
Тупые жабы смотрят пучеглазо, кипит в пустых башках овечий разум, подгнивший от храненья взаперти... Носительницы задниц и грудей – глупы, бесповоротно примитивны, приучены инстинктом коллективным к покупкам, стиркам, сплетням и еде, фригидны, неебомы, неумны, скупы и безлибидны, бестолковы... раскормленные дойные коровы, бессильной злобной зависти полны.... Их "ложишь", "ихний", "пОняла", "текёт" выносят мозг и бесят до истерик... Глухи самовлюблённые тетери, забывшие, что в жизни есть полёт, что дар любить не терпит жёстких рамок, что может выжить слабенький подранок, и что за краем – новый поворот...
Вы скажете: а личный интерес – за нравственность и крепость уз сражаться, хранить очаг от наглых посягательств бесстыжих незамужних поэтесс?
В ответ я дам один простой совет: сидите по курятникам и стойлам, живите так, как вы того достойны в своём мирке – загаженном и сонном...
А у меня к семье-тюрьме врождённый, бетонный, бесконечный и бездонный мой личный именной иммунитет.
печное
а печи всё держат и держат тепло
не спит Алексеевский спуск
Аида с копной рыжеватых волос
всё помнит почти наизусть
неслышно поёт на столе самовар
белеет нарезанный хлеб
по чёрному снегу уходят слова
на поиски лучших судеб
горячечным жаром больны изразцы
часы суетятся: тонк-танк
колючей метелью плетутся венцы
в оконных оправах креста
задёрнуты шторы в растерзанный мир
гитарное эхо молчит
прими покаянье, прощенье прими
от пышущей жаром печи