знакомка-боль, скорее уколи
под рёбра – здесь
привычно
между делом
слепая медсестра
не опоздай
я жду укола
будь же милосердна
стихи растут
не ведая стыда
для тех, предавших нас бездумной верой
для правильно решивших за двоих
для мудрых и не знающих сомнений
не спасших
но спасавших – сколько их
героев
не моих
стихотворений
восковое
ей надо гореть, а приходится тлеть
как воском натёртая нить
есть тысяча поводов, чтоб умереть
ей нужен один, чтобы жить
под рёбрами бьются неровно тире
ей больно смеяться чужим
есть тысяча способов, как умереть
ей нужен один, чтобы жить
она разменяла последнюю треть
дороги к обрыву во ржи
и было б достаточно не умереть
но ей недостаточно жить
лёхино
Слыхал, брат Лёха, что сказал Вольтер:
природа, мол, сама нас так слепила...
Унынья с похуизмом адюльтер –
как зад судьбы тревожащее шило:
зудит и колет, колет и зудит,
мешает упиваться сладким горем (с)...
Привычен вкус закушенных удил
у блюда из меню "Memento мori",
и слаб маяк в бушующих штормах,
и длится опереточная драма...
В кило варенья влить кило дерьма
и получить дерьма два килограмма -
задача не из сложных, mon ami,
как говорится, не бином Ньютона...
Куда сложней не дать себя сломить
жестокому молчанью телефона...
Вольтер был не дурак, как ни крути,
он знал, о чём писал, поэт эпохи (с)...
В коктейле из затрахавших рутин
всегда есть льдинка под названьем "похуй".
текучее
поверх брони привычных жестов
поверх построенных пустот
текут слова – порой не к месту
порой не так и не о том
поверх испуганной гордыни
поверх цепочки горьких дат
текут слова о том, что ныне
"нам не дано предугадать"
поверх ударившей ладони
поверх подставленной щеки
текут слова на тёмном фоне
мной недописанной строки
поверх необходимой боли
поверх заживших грубых швов
текут слова – "чего же боле"
текут
и больше ничего
Белле
Когда до света остаётся шаг
и кофе пахнет сигаретным дымом,
желанье жить бывает нестерпимым –
таким же, как желание дышать.
Рассвет темнеет. А должно светлеть –
по краю неисписанной бумаги...
Мне не хватает сна, тебе – отваги,
а вместе нам – умения жалеть.
Светлеет ночь. А хочется впотьмах –
пока не видно в зеркале морщинок –
выдумывать предлоги и причины
несовпаденья линий на руках.
А воздух твёрд, и тяжело дышать,
и что-то рвётся в тесноте предсердья...
Под утро человек внезапно смертен,
когда до света остаётся шаг.
гормональное
Печалька гормональна, как прыщи, как задница с эффектом апельсина, трагична как несхожесть жёстких линий стареющей фигуры и гордыни, и взбрыков молодящейся души. Царапает печалька по стеклу – не вилкой, а заржавленной стамеской. Обрывки слов (прошедшего довески, подписанные год назад повестки) – как сломанный приклеенный каблук: фасон держать возможно, но идти – нельзя никак, а хочется до жути. Шипенье искры в тёплой влаге суток, часы и дни, разбросанные ртутно по лаку виртуозного "прости", а на людях – тишь, гладь да благодать, овечье "я уже не одинока"...
Четвёртый кофе, вылитый за окна, рисует ночь – не тоном, а намёком, осознанной потребностью проспать тоскливый час – не-воя мудрых сук, привычного врученья чёрной метки под мерный рэп ночной упорной ветки. Но вот рассвет рисует полосу на яростном молчанье губ и рук – деталями, мазками, мелочами, пытаясь доказать, что не случаен...
Вот так негормональную хандру сменяет гормональная печалька.
смолотое