Избранное

Храм Марии Редклифф багряным кряжем
встал. Под сенью башен твоих, карнизов
вязью, острых вырезов свода, льющих
тени на стены,

здесь ребенок вырос вдвоем со словом,

беззащитный, а по ночам — лунатик.
Там, где встал обрыв парапета, слепо
видел он город,

грузный в лунном свете, где в мире мертвых

тяжкий труд могильщик влачил, вздыхая,
там ушедший век призывал лунатик.
Сон непробудный

вечен был — тогда уходил к друзьям он

мир искать в объятьях своей подруги
нежных, сонных, голову опуская
в комнате тесной.

Нет, не стало древнее время ближе.

Лишь сомнений эхо, пыля, взлетало
в скрипе лестниц, в бое часов на башне
мягком, совином.

Что добавить? Сгинул и он, и песни

также, мрака полные. Мы влечемся
каждый день к безмерному, но, всмотревшись,
мы различаем:

все так мало, все так ничтожно мало,

и всегда все то же: вот зеленеют
с шумом ветви дерева — дважды, трижды,
тысячекратно.

Тень живет под деревом. Он ни тени,

ни следа отчаянья не оставил.
Проблеск бледной молнии там, где встало
облачко в небе

над тревожным Бристолем, жившим в страхе,

мальчик пел на Эйвене, пел на воле,
там, где были с детства ему знакомы
росы и травы.

Ах, над ним шуршало крылом совиным

детство. Как же он на чужих дорогах
у моста нашел под дырявой кровлей
вслед за объятием

смерть? Пришла, как чая глоток бесцветный,

встала у стола и, костлявый палец
приложив к листкам, прочитала надпись:
Роули «Элла».

Перевод Е. Витковского.

ВИД НА МОРЕ

Останься,
крик чаек,
останься,
пусть солнце,
любимое нами, зачахло
и ласточки не возвратятся.
Расстреляны градом
глубины зимы.

Друг,

ты остался, друг
с тихим голосом,
легкорукий?
Сумрак слушали мы
и ветер.
Я воду пил.

Скоро,

скоро я полечу
под пылающими парусами,
лебедя обогнав,
в безветренной мгле полечу,
легкий, как тень.

Перевод Георгия Ашкинадзе.

О ПОТОКАХ

Ce n'était pas assez que tant de mers, ce n’était pas assez que tant de terres eussent dispersé la course de nos ans.

Saint-John Perse

[4]