Избранное

На каждом шагу нам встречается человек, ловкий в житейских делах и повсеместно ценимый. Он удобен для всех, и всюду ему удобно. Он наделен почти сказочной гибкостью и приспособляемостью. Он делает именно то, что решил делать, четко и быстро говорить то, что хочет сказать. Дни его, благоразумные и размеренные, как и труды, текут без каких бы то ни было помех. Ум у него непринужденный, сметливый, переимчивый, он всюду сохраняет присутствие духа и никогда не лезет за словом в карман. Подлинно глубоких чувств он чужд, зато умеет мгновенно отбивать эластичный мяч острот. Его отличают литературный лоск в делах и деловая хватка в литературе. Он одинаково сноровист и в искусстве, и в критике: в первом он щеголяет модной формой, во второй — сентенциозной ученостью. Он знает кучу слов, которые создают видимость страсти, меланхолии, серьезности, образованности, восторженности. Но он не идет дальше холодной подделки под эти достоинства и скорее угадывает, нежели чувствует их,— словом, вдыхает их издали, как смутный аромат неведомых цветов. Он точно знает место каждого слова, каждого душевного движения и при необходимости мог бы выразить это цифрами. Слог его меняется от жанра к жанру, как маска — от лица к лицу. Он способен писать комедии и надгробные увещания, исторические трактаты и романы, послания и трагедии, куплеты и политические речи. Он восходит от грамматики к творчеству, вместо того чтобы нисходить от вдохновения к стилю; умеет всему сообщать вульгарную красивость и с приятностью отделывать все, вплоть до красноречия страсти. Это литератор. Подобный человек всеми любим, всем понятен, у всех на виду. Он легковесен и никому не в тягость; поэтому, где бы он ни оказался, его всюду носят на руках. Он из тех приятных калифов на час, которых столь часто увенчивал славой восемнадцатый век. Такой не нуждается в сострадании.

Выше него стоит человек куда сильнее и лучше. Серьезность и глубокая убежденность — вот источник, откуда он черпает свои творения, которые обильно изливает на скупую и нередко неблагодарную почву. Живя уединенно, он вырабатывает для себя целую философию; одним взглядом охватывает ее во всей совокупности; держит ее в руке, как цепь; может заранее сказать, какой замысел прикрепит к первому ее звену, какой — к последнему, к каким — другие будущие свои создания. Память у него богатая, точная, почти безошибочная; суждения — здравые и свободные как от взволнованности, кроме тех случаев, когда он сам к ней стремится, так и от страстей, кроме сдержанного гнева. Он трудолюбив и спокоен. Дар его — это обостренная до предела наблюдательность и здравый смысл в самом наивысшем своем проявлении. Язык его меток, точен, естествен, величаво ритмичен и впечатляюще выразителен.

Такой человек стремится прежде всего к порядку и ясности, потому что всегда помнит о народе, с которым говорит, и о пути, которым ведет тех, кто верит в него. Жизнь его и творчество согреты пылом непрестанной борьбы. В душе он бунтарь, преисполненный и снедаемый высокой и всепоглощающей ненавистью, которую, однако, держит в узде и маскирует отточенный разум. Короче, он идет избранной стезей, умело бросая семена в глубокие борозды и в грозной неподвижности терпеливо выжидая, когда посев прорастет. Он хозяин сам себе и в то же время властитель множества душ, которые влечет за собой, куда считает нужным; он держит под своей рукой целый народ, и мнение, которое о нем сложилось, вынуждает его с уважением относиться к собственной репутации и постоянно следить за своим поведением. Это подлинно большой писатель. Он отнюдь не несчастен. У него есть все, к чему он стремился; правда, на него всегда нападают, но открыто и учтиво, а когда он идет на перемирие с противниками, оба лагеря воздают ему почести. Победитель или побежденный, он равно увенчан лаврами. Он также не нуждается ни в чьем сострадании.