Избранное

Этого человека зовут де Люин. Сейчас вы проводите меня на костер, на всю жизнь запомните то, что увидите, и за все отомстите ему одному. Скажите твердо над телом своего отца: «Да». (Подходит к телу, полулежащему на тумбе, и кладет руку сына на лоб Кончини.) Коснитесь его и скажите: «Да». граф ДЕ л А пен (протягивая руку, решительно). Да, сударыня. супруга маршала (понижая голос). И молитесь за меня, потому что я кончаю лжесвидетельством. (Громко.) Признаю себя виновной в оскорблении величества небесного и земного, равно как в колдовстве.

ДЕ люин (со свирепым торжеством, тихо). На костер!

Супругу маршала, сопровождаемую детьми, уводят; она старается не смотреть на тело Кончини, распростертое в правом углу сцены на тумбе Равальяка.

Явление

семнадцатое

Витри, Пикар, дворяне, народ.

витри (обнажив голову и обращаясь к дворянам и мушкетерам). Господа, мы идем приветствовать его величество короля Людовика Тринадцатого. (Уходит с дворянами.)

Явление

восемнадцатое

Пикар, народ.

пикар (подмаетерьяму которые переглядываются, стоя вокруг тела Борджа). А мы?

^\ q\ 'yV't' Л^ M' m> Лг> n\'m Лг' ^ mV Л\ Л\ Л\ nfV Л^ nV Л^ Л' Л^ Л> Лл Лд Лд Л\ Лд

Последняя ночь работы с 29 на 30 июня 1834 года

#

Вот в чем вопрос.

Я РАБОТАЛ над этим суровым произведением в безмолвии семнадцати ночей. Дневной шум почти не отвлекал меня, и слова безостановочно лились в форму, приуготовленную для них замыслом.

Теперь, когда труд завершен, а существо мое еще дрожит от муки, которой он мне стоил, я с благоговейной, как на молитве, сосредоточенностью печально гляжу на него и спрашиваю себя, напрасен он или я все-таки буду услышан людьми. Душа моя трепещет от страха за них, потому что знает, как много времени нужно, чтобы простейшая мысль одного проникла в сердца всех.

Еще два года назад я сказал устами «Стелло» то, что вскоре повторит «Чаттертон», и чего добился? Книгу мою прочли многие, она многим понравилась, но сколь, увы, редки сердца, изменившиеся под влиянием прочитанного!

Чужеземцы сочли нужным перевести пьесу на свои языки, и страны их вняли моему голосу. Одни из тех, кто услышал меня, одобрили композицию — три драмы, построенные, как три части триптиха, на одном и том же принципе; другим понравилось, как положения увязаны с доказательствами, правила с примерами, выводы с посылками; третьим особенно полюбились страницы, где, как воины в плотной фаланге, теснятся лаконичные мысли; четвертых прельстили сверкающие или, напротив, мрачные краски слога. Но разве сердца смягчились? Не усматриваю никаких признаков этого. Одна книга бессильна разом умерить всеобщую ожесточен-

ность. Совершить подобное чудо властен только бог. Подавляющее большинство читателей, перевернув последнюю страницу, воскликнуло: «Идею автора, бесспорно, можно отстаивать. Книга — удачная речь в ее защиту». Но никто не вспомнил о причине появления книги, о несправедливости, подлежащей суду твоему, господи всемогущий!

Вечное мученичество поэта, вечное принесение его в жертву; право на жизнь, которого его лишают; хлеб, которого ему не дают; смерть, на которую он вынужден себя обрекать,— вот она, эта несправедливость.

Отчего так получается? Вы непрестанно превозносите ум и убиваете самых умных. Убиваете тем, что не даете им жить так, как требует их натура. Вы цените их настолько низко, что поневоле кажется, будто Поэт — заурядное явление. Вспомните, однако, что нация, породившая за десять веков всего двух поэтов, почитает это счастьем и предметом гордости.Есть народы, у которых поэтов вообще нет и никогда не будет. Отчего так получается? Почему столько светил угасает, только-только начав всходить? Потому что вам неведомо, что такое Поэт, и вы не думаете об этом.

«Зачем глаза дал бог тебе, народ-слепец?»

На общество воздействует умственная деятельность людей трех сортов, которых не следует смешивать: они подвизаются в сферах, от века чуждых друг другу.