Избранное. Исторические записки

Вопрос стоит так: из двух воль, борющихся во мне, одна – именно моя личная, разумная воля – сообразно своей природе диктует свои повеления внятно и доказательно; другая, стихийная, волнует кровь, строит воздушные замки обольстительных грез, обрушивающиеся мгновенно, и населяет сон греховными сновидениями. То законодательство убеждает, это лишь требует и неволит; и в каждом отдельном случае я должен выбирать, кому следовать. Пусть я даже убежден a priori, что стихия всегда побеждает, что следовательно я и в этом случае хотя или нехотя исполню ее приговор, – я все-таки буду взвешивать и колебаться, притом непременно в сторону разумной воли, как правильной и должной. Фатализм нисколько не избавляет от выбора, во-первых, потому, что фатализм безличен, а человек более всего дорожит своей обособленностью в мире и оттого в каждом конкретном случае стремится, даже наперекор возможности, утвердить свою личную, разумную волю, которую постигает как закон своего беспримерного «я»; во-вторых, борьба неизбежна и потому, что слабейший голос ясен, а сильнейший нечленоразделен. Животное безвольно повинуется внушениям своего инстинкта, но ни один фаталист не поступает так, и не мог бы, даже если бы хотел, потому что высшие инстинкты диктуют смутно, только грезами и снами. Итак, пусть выбор и предрешен в пользу стихии, – разум не может отказаться от активности. И я спрашиваю себя: куда же мне направить энергию моей разумной воли? Должен ли я презирать в себе эти грезы и сны, как греховный соблазн, и силиться устоять на пути долга или, напротив, я должен признать в своих грезах неотвратимое веление матери-природы?

Эпиграфом из Шиллера Тургенев недвусмысленно отвечает на этот вопрос: познай раз навсегда, что путь, указуемый разумом, ложен; правда – только в грезах и снах. Им доверься; они смутны? так дай им крепнуть, дай им волю в себе: «дерзай грезить и заблуждаться». Невольный грех Валерии был космически нужен; он оправдан пред высшим судом, который не знает добра и зла. А ее субъективное страдание – что в нем? Она страдала потому, что не смела довериться своим грезам, признала их наваждением, и верховному судье пришлось насильно вести ее на верный путь. Да ему и нет дела до личных страданий и до личности вообще. Валерия все твердит, содрогаясь: «Какие страшные сны я вижу!» Тургенев учит другому: «Wage zu träumen»!

Таков смысл вышесказанного эпиграфа, и так много слов понадобилось мне для того, чтобы объяснить один коротенький стих. Но многое сказать одной строкою способен лишь тот, кто умеет выстроить храм, чтобы написать эту строчку на его фронтоне.

6. Томление духа

Понять «философию» Тургенева, мне кажется, нельзя иначе, как сведя ее всю к одному вопросу и к ответу на этот вопрос: должен ли человек быть «природой» или личностью? отдаваться непосредственным влечениям своего сердца или обуздывать их и отрекаться во имя разумного долга? Мышление Толстого сплелось около 1860 года в узел этого же вопроса. Отсюда их пути разошлись.