Жить совершенно конкретно во времени может лишь тот, кто умеет в явлениях жизни понять и в себе повторить со-клик
многих явлений в мелодию, выявить ритм той мелодии; каждый из нас – инструмент, извлекающий звук своей жизни трудами и днями; порой образуем лишь хаос мы звуков; сложиться в оркестр можем мы при условии, что этот ритм будет нами согласно уловлен, разучен и понят; тогда лишь из хаоса противоречащих звуков, из пены гармонии песня родится любви и свободы, как образ; и образ мелодии нашего времени ведал покойный; и стал совершенно естественно он первой скрипкой оркестра культурных работников; более: был в иных случаях он дирижером культурной работы для многих; не только будил он в нас со-клик явлений; порою бывал этим со-кликом: со-осознанием знаний, со-чувствием чувств и со-действием действий.Так стал воплощенной культурой.
Знать ритм, свое время, и быть реалистом
– одно: и покойный конечно же был реалистом в том смысле; он в жизни своей и в работе владел корнем жизни многообразнейших импульсов, разрастающихся многолико в пучках отвлеченных идей и понятий; он знал отвлеченность для привлеченности к импульсу, к ритму и к корню; в себе и в других культивировал он не идеи, но почву, культуру идей.Да, он был реалистом
.Поэтому мог он в своих устремленьях легко и свободно пересекать ряд стремлений; и даже абстрактных систем: ведь система была для покойного символом
, знаком конкретности, пересекаемой рядом проекций, живущей в разрезах; соединенье разрезов в конкретнейший контур, в фигуру явления он проповедовал.Реалистическим символистом
он был: он, оставаяся все же идеалистом. Собравшиеся у останков его представители материалистического мировоззренья отметили идеалиста в нем; ярко, прекрасно сказал П.С. Коган: покойный себя проявил главным образом в непрекращавшемся излученьи морального пафоса, в жесте абстрактную истину в жизнь воплотить, оконкретить до правды; абстрактную истину он отвергал и старался быть почвенным идеалистом, конкретным; всегда отличаяся от идеологов «идеализма» (Бердяева, Трубецкого, Булгакова); с ними смешался когда-то и он; П.С. Коган дал точную характеристику самого стиля «идеализма» покойного, как идеализма художественного.Характеризуя покойного, кто-то сказал, что порой он бывал удивительным интерпретатором в современности философии Гераклита; и – жить умел в недрах кипящего пламени; был с Гераклитом он физиком
; не метафизиком; в жизни чуждался он стылого привкуса метафизической мысли; и, будучи идеалистом, был «физиком», но не «мета»; он в материи пламени недр земляных и кипел и сгорал, расширяясь орлиным, далеко ширяющим взглядом над «точками зрения» идеализма, ему современного.Все метафизики-идеалисты отмечены противопоставленностью идеи – явлению; если явление – здесь
, то идея – там, где-то: в отдельном, в абстрактном, в себе пребывающем мире; типичного идеалиста всегда выдает неподвижная иерархия идей; и – отсутствие связи, движенья меж ними; покойный же черпал в источнике оригинального идеализма системы своей и текучесть и пламенность; в правде явления видел идею он; он не любил трансцендентного мира; идея была для него имманентна явлению.Идеалистом-эмпириком был он, как Гёте.
В структуре идей его напечатлелась художественная композиция; был он мыслитель-художник; в явление он низводил мир идей, превращая сознание в органы слуха для смутных, его обступающих шорохов; нашему миру, как Пушкин, хотел он сказать:
Я понять тебя хочу, Темный твой язык учу.
Он учился у мира явлений в расплавленно-пламенных круговоротах текущего; «логос
» его – гераклитовский «логос»; и нет – не платоновский, а гераклитовский «логос» есть ритм, превращающий хаосы – в космос, в культуру; и в «логосе» жить для покойного – значило: жить в современности, в ритме ее, иметь уши, чтоб слушать симфонии жизни сознания; метаморфозы сознания, подчиненного ритму, он волил в себе и в других; оттого-то огнем расширялась обычная косность сознания в нем; и он мог быть воистину рупором целого коллектива культурных работников, связанных с ним в устремлениях нашей текучей, расплавленно-творческой жизни.Был смычкою с жизнью.