Избранное. Тройственный образ совершенства

Точно так же его мысль всецело поглощена его собственною личностью. Большая часть написанного им, притом его лучшие произведения: его сонеты, большинство латинских поэм, книга «О презрении к миру», «Письмо к потомкам» – наполнены этим содержанием. Как влюбленный, который не имеет причины скрывать свою любовь, он говорит о самом себе по всякому поводу, рассказывает самые мелкие факты из своей жизни, забывая, что эти подробности могут нисколько не интересовать или, наконец, надоесть его читателю. В своем увлечении он иногда пренебрегает элементарными требованиями приличия, прерывая серьезный разговор пустым замечанием все о том же предмете своей любви, как, например, в том месте своих «Книг о замечательных предметах», где он самодовольно сообщает читателю, что пишет эту страницу отвратительным пером, которое уже три раза принужден был «укрощать железом». Он не раз выражал намерение устранять из своих писем всякие личные и случайные элементы, посвящать их исключительно рассмотрению философских вопросов, – и в отношении своих корреспондентов он строго соблюдал это решение: в его обширной переписке, обнимающей более 500 писем, едва ли найдется сотня строк, непосредственно касающаяся каких-либо событий из жизни его друзей. Но о себе он и здесь говорит часто и с любовью, даже, пожалуй, чаще и охотнее, чем где бы то ни было. Можно было бы составить большой том из писем, в которых он описывает свое настроение, свой образ жизни и свои впечатления по различным поводам; он подробно и многократно рассказывает о своем пребывании в том или другом городе, о неудобствах или опасностях, которым подвергся во время того или другого путешествия, о своих чувствах к тому или другому другу, о своих дальнейших намерениях; в пяти письмах он описывает свое коронование, в двух – ушиб ноги, причиненный падением с полки тома цицероновских сочинений, в целом ряде других – то какую-нибудь встречу, то хлопоты с прислугой, то ужин, то приобретение собаки, то мелкие неприятности вроде того, что затерялось какое-нибудь из его писем, или что, приехав в Парму, он не застал там своего друга. Но и во всех остальных письмах, трактующих о серьезных философских или литературных вопросах, поминутно, при малейшей возможности, снова появляются на сцену его собственная персона, его личные наблюдения, впечатления и привычки. С любовью изучая ежедневную жизнь своего духа, он радуется как ребенок, подметив в нем малейшее движение, и не может устоять против искушения сообщить о нем другим. Поэтому он пишет всю жизнь, торопливо и с наслаждением занося на бумагу не только последовательный ряд своих идей, но и всякую побочную и случайную мысль, возникающую в его мозгу; если бы у него отняли возможность писать, он умер бы: «Жить и писать, – говорил он, – я перестану сразу». Именно эта потребность заставила его обратиться к форме письма.