Ведь если бы они и не одобряли моего поведения, они, пожалуй, написали бы мне об этом, но мою просьбу исполнили бы. Будь же и ты настолько объективен. Ты, может быть, найдешь мой поступок глупым, безнравственным, преступным по отношению к родителям – задавай мне сколько хочешь вопросов – я на все буду отвечать. Об одном прошу тебя помнить – мое решение не есть дело минутного увлечения, я ношу его в себе полгода – и если в этом письме ты заметишь порывистость – то это потому, что я в первый раз вслух говорю то, о чем даже думать не могу спокойно. Я не чувствую себя в силах спокойно, последовательно изложить свои причины – задавай мне узкие вопросы, и я стану отвечать на них.
Тебя удивит, что я до сих пор не писал тебе об этом. До Рождества не писал потому, что ты имел быть дома, и я боялся, как бы ты не проговорился случайно. После Рождества я ждал ответа из министерства.
Не думай, что я сижу здесь сложа руки: я слушаю лекции и черчу по– прежнему, даже больше прежнего. В случае неудачи, я напрягу все силы и ровно через 2 года я окончу политехникум, но инженером все-таки не буду.
Я не хочу быть ремесленником в 19 лет; я чувствую неутолимое желание учиться. Соединить одно с другим я теперь, пока я в политехникуме, не вижу возможности. И потому при этих обстоятельствах из меня не выйдет ни пава, ни ворона.
Соединить одно с другим, мне кажется, я сумею только на историко-филологическом фак.
Еще раз прошу тебя сначала ответить, потом спрашивать – почему и как.
Будь же другом, не пожалей труда и времени.
Обо всем этом никто в свете, кроме тебя, знать не должен, как до сих пор никто не знал, кроме меня.
Весь твой М.
Письмо это я написал вчера в воскресенье, 24, но не отправил вчера, а оставил на сегодня, чтобы свежими глазами посмотреть: все ли так, как я написал. Да, я ничего не могу ни прибавить, ни убавить – ты можешь думать обо мне, что хочешь. Крепко обнимаю тебя – твой М.
3[67]
Кишинев. 1889 г. 26 сентября.
Сижу это я вчера в 6 час. веч. у себя в комнате и мирно читаю стих. Плещеева. Мамаша после обеда (в 12 часов) предприняла генеральную чистку комнат, так что я пил чай у себя же. Мамаша была во дворе у мебели; вдруг слышу кто-то довольно тихо говорит: Миша, телеграмма. Так ли, не ослышался ли, думаю. Однако встаю и иду в переднюю. Мамаша мне протягивает запечатанную депешу. Когда я вскрыл ее, первое, что бросилось мне в глаза, была вторая строчка телегр.:… езжай немедленно. Эти слова я и выкрикнул. Смотрю еще, и читаю: «Поздравляю, принят настоящим
Это значит, что принят по распоряжению министра: любой факультет сказано, потому что министр, вероятно, дал знать в университет о зачислении Гершензона в студенты.
«Одним словом», завтра, в среду, выезжаю. У тебя пробуду 24 часа (п. ч. если бы ехал не останавливаясь, то в Москву приехал бы в суб. веч., а то приеду в воскр. веч., т. ч. ничего не теряю).
Времени нету много писать. Сейчас отправляю тебе депешу. Πάτηρ ούχ οιδα (Отец не знает.).
4[68]
Москва, 5 окт. 89 г. четверг, 6 час. веч.
Дорогой брат! Теперь я имею время и возможность писать тебе и буду писать подробно. – Прежде всего расскажу тебе, как я был принят.