Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

Сердце ее как бы знает, что великая задача жизни имеет ответ, но он не найден. Задача не решена, и однако, решение – возможно. Ответ, выход брезжит сквозь мир – в заочности, за оком есть тайная слиянность всего явно разрозненного. Этот неведомый глазам и всем ее пяти чувствам выход живет в ней как жажда, как насущнейшая необходимость – Бог.

Он – далекий, не найденный, но вечно искомый и вечно зовущий. Образ Божий возникает из великой алчбы. Душа видит его, как видят путники оазис в пустыне. Мираж? Да, может быть. Здесь, вблизи, сегодня этого нет. Но там, вдали, в Вечности – есть. Кроме дня, внутри дня есть Вечность. Внутри нас есть нечто непреходящее, непроходящее. Это душа знает. Бездоказательно и неопровержимо.

Есть. Но на той глубине, на которой мы обычно не живем. Это наше внутреннейшее, но мы разделены с нашим внутреннейшим. Мы живем на поверхности самих себя. Чтобы приблизиться к Вечности, надо жить глубже, войти в свою глубину!

Огнь-синь… Пламя жизни. Надо довериться огню. Надо гореть и знать, что огонь сам себя высветлит. Сгори дотла и очистись пламенем!.. Но на самом ли деле огонь очистит душу? А не погубит ли? Он ведь может и жизнь отнять, и душу погубить… Можно ли доверять огню?

– Можно и нужно. Нельзя не доверять, – так чувствует поэт. А человек цепенеет, человек не знает. И готов отшатнуться.

Пожар может быть захватывающе прекрасен. Он зачаровывает. Но ведь это – пожар, бедствие! Буря на море, гроза в лесу – все это красота, способная довести душу до экстаза. Но ведь это гибель!

Можно ли доверять гибельной стихии? Можно ли идти ей навстречу? Марина Цветаева мучилась этим вопросом всю жизнь. Но пока человек побежден поэтом, он верит в неведомые пути поэзии и идет за поэтом. Как бы страшна ни была стихия, она выведет душу на простор, в Вечность! И своего Молодца Цветаева сравнивает с Орфеем – богом песни, духом поэзии.

«…Не смейся опять! – пишет она Пастернаку, – сейчас времени нет додумать, но раз сразу пришло – верно»[25].

В 1926 году времени не было додумать, но продумывала это потом всю жизнь. А сейчас – просто поверила. И – видя на далеком горизонте белый огонь, ринулась в огнь-синь.

Глава 2 Верность огню

Не Муза, не Муза
Над бедною люлькой
Мне пела, за ручку водила.
Не Муза холодные руки мне грела,
Горячие веки студила.
Вихор ото лба отводила – не Муза,
В большие поля уводила – не Муза.
Не Муза, не черные косы, не бусы,
Не басни, – всего два крыла светло-русых
– Коротких – над бровью крылатой.
Стан в латах.
Султан.

(«На красном коне». Поэма)

Суровый вожатый Марины Цветаевой, ее бессмертный возлюбленный – сам огонь. Жизнетворный огонь, прекрасный и ужасный одновременно, чарующий до полного самозабвения и ужасающий до столбняка. Он не нянчился с нею.

К устам не клонился,
На сон не крестил.
О сломанной кукле
Со мной не грустил.
Всех птиц моих – на свободу
Пускал – и потом – не жалея шпор,
На красном коне – промеж синих гор
Гремящего ледохода!

Вот он, тот, ради которого она оставила все и всех, к которому она со смертного одра ринется. Вот он:

Пожарные! – Широкий крик!
Как зарево широкий – крик!
Пожарные! – Душа горит!

Горела душа и одновременно горел дом: «не наш ли дом горит?» И кто вынес девочку из этого пожара, она не знает – нет, знает, кто зажег пожар, тот и вынес:

Кто вынес? – Кто сквозь гром и чад
Орлом восхи́тил? – Не очнусь!
Рубашка – длинная – до пят
На мне – и нитка бус.

Она цела. Цела в огне. Кругом огонь, и это – высшая полнота жизни:

Пляша от страшной красоты,
На красных факелах жгуты
Рукоплещу, – кричу – свищу –
Рычу – искры мечу.

Она ничего не помнит, ничего не знает. Нет ни мыслей, ни прошлого, ни будущего. Есть Огонь! Он стал видимым, тот, кто под стать огню ее души. Ее внутренний огонь выпущен на свободу. Вот она – та птица, которую выпустил Он, мчащийся на красном коне – огонь! И – вдруг:

Бешеный всплеск маленьких рук
В небо и крик: – Кукла!

Девочка оглянулась, опомнилась. У девочки, оказывается, все-таки есть еще какие-то привязанности: кроме неистовой любви к Нему есть еще что-то. И вот оно, первое раздорожье, первая раздвоенность. Но