Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

Предел мужской и человеческий перейден. Верность Огню и Свету ведет сердце сквозь все образы, сквозь все внешнее, через жертву, через отказ от своеволия – в неведомую глубину – в вечность.

Глава 3 Загар вечности

Отказ от низшего, частичного, временного и порыв к высшему, полному, вечному показан Цветаевой с такой силой, что не оставляет места для сомнений. Мы вложили персты в рану. Мы удостоверились. Поэтическая и духовная достоверность встречи, преображающей душу, полная. Тезей (сама Марина Цветаева) прикоснулся к Вечности, удостоился мистической встречи, от которой у него (у нее) на всю жизнь, во всю душу – ожог. «Загар вечности» дочери Иаира[27], побывавшей в потустороннем мире.

Душа поражена вечностью, ее теперь будет отовсюду тянуть туда:

В просторах покроя –
Потерянность тела,
Посмертная сквозь.
Девица, не скроешь,
Что кость захотела
От косточки врозь.
…………………………..
Сказал – и воскресла,
И смутно, по памяти,
В мир хлеба и лжи.

Но поступь надтреснута,

Губы подтянуты,
Руки свежи.

И всё как спросоньица

Немеют конечности.
И в самый базар

С дороги не тронется

Отвесной. – То вечности
Бессмертный загар

(«Дочь Иаира»)

В том же письме к Пастернаку, где Цветаева сравнивала своего Молодца с Орфеем, она писала, что в отличие от Орфея, который зовет Эвридику жить, ее герой зовет Марусю НЕ жить. «Оттого она (я) так рванулась»[28]. И – добавляет, если бы она была на месте Эвридики, то ей было бы стыдно жить. Жизнь ощущается здесь, как нечто поверхностное, грубое по сравнению с той духовностью, которой веет от загадочного жителя иного мира. И, конечно, «не жить» не есть простое отрицание жизни. Это рывок от жизни чувственной, пестрой, сочной, грубой в какие-то разреженные пласты бытия – в тот самый свет, который просвечивает сквозь цвет; дух, который как бы виден сквозь плоть. Душа познала, что главная ценность жизни находится за ее видимыми пределами. Смысл жизни глубже жизни.

Чувство этого, словно прожегшего душу насквозь, смысла жизни и есть «загар вечности». Его уже не смоешь. Он проступит всюду, всегда. Душа, побывавшая в высшей реальности, отмечена ею, как те, кто побывали в царстве смерти и каким-то чудесным образом возвращались к жизни.

Христос воскресил дочь Иаира, и она стала как будто такой же, как все девушки. Но это лишь «как будто». На самом деле она только «привыкает», только «свыкается» с жизнью и тоскует по Вечности.

Привыкнет – и свыкнутся,
И в белом, как надобно,
Меж плавных сестер…

То юную скрытницу

Лавиною свадебной
Приветствует хор.

Рукой его согнута,

Смеется – всё заново!
Всё – роза и гроздь!

Но между любовником

И ею – как занавес
Посмертная сквозь.

Между любовником и ею – Вакх. Свет и Голос из Вечности – сквозящие, скрытые от смертных глаз дали.

И теперь каждый любовник как бы соотносится с Вакхом. И каждый – меньше. Каждый – «не тот». Душу, познавшую Вечность, тянет вон из жизни. Разве в жизни может воплотиться То, Там – увиденное? Здесь лишь бледные тени. Вся полнота – Там. И вот дочь Иаира упрекает Христа, зачем Он ее воскресил:

Зачем, равнодушный,
Противу закону
Спешащей реки –

Слез женских послушал

И о́тчего стону –
Душе вопреки!

Как и Эвридика упрекает Орфея в превышении полномочий: