Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

Для тех, отженивших последние клочья
Покрова (ни уст, ни ланит!..),
О, не превышение ли полномочий –
Орфей, нисходящий в Аид?

Для тех, отрешивших последние звенья

Земного… На ложе из лож
Сложившим великую ложь лицезренья,
Внутрь зрящим – свидание нож.

Уплочено же – всеми розами крови

За этот просторный покрой
Бессмертья…
До самых летейских верховий
Любившей – мне нужен покой

Беспамятности… Ибо в призрачном доме

СЕМ – призрак ТЫ, сущий, а явь –
Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме
«Ты это забудь и оставь!»
Ведь не растревожить же! Не повлекуся!
Ни рук ведь, ни уст, чтоб припасть
Устами! – С бессмертья змеиным укусом
Кончается женская страсть.

Уплочено же – вспомяни мои крики! –

За этот последний простор.
Не надо Орфею сходить к Эвридике
И братьям тревожить сестер.

(«Эвридика – Орфею»)

В этих стихах, в самом ритме их – новая поступь, новая мера – какая-то великая достоверность Вечности, так же, как в явлении Вакха Тезею.

Душа сделала величайшее открытие: Вечность есть! Но пока живешь на земле, приходится терпеть соседство чего-то низшего, невечного. В человеке есть божественная природа, но есть и другая, косная, ограниченная, подвластная всем стихиям – смертная.

Как эти природы совместить?

Высший миг был и отошел, оставив внизу, на земле свое жало – «змеиный укус бессмертия», вечную тоску по вечности. Отныне ужаленная Вечностью душа живет на земле и рвется с земли, в необъятный простор, рвется и падает в дни, в тяжесть.

Тезей после встречи с Вакхом – существо раздвоенное, еще не небесное, но уже не земное, задыхающееся на земле и не могущее оторваться от нее. Боги – стихии – рвут это существо на части яростнее, чем когда-нибудь. Ведь существо это дерзнуло хоть на миг сравниться с ними; Тезей хоть на миг, но был богом, а «боги мстят своим подобиям»… Этот высший миг был поединком смертного с богом. Смертный выдержал руку бога. Поединок кончился добровольным поражением смертного и победой божественного начала в нем самом. Но ведь это был лишь миг. Вечность была мигом. Разорвала на мгновение, как молния, тучи смертной природы и скрылась. Душа знает, что это есть. Но где это?

Не здесь, не здесь и не здесь!

А человек становится мишенью для богов. Они осыпают его бедами. Он здесь изнемогает. И он хочет одного: прочь из жизни! Не надо воскрешать побывавшего в вечности… Дайте спать! «Хочет только мира дочь Иаира». И Цветаевская Эвридика не хочет идти за Орфеем в жизнь.

Так и у Рильке. Но совсем по другой причине. Эвридика там погружена в глубину, в свой мир истоков и начал, так полна внутренней творческой работой, происходящей в ней, что просто не замечает внешнего. В ней абсолютно нет своеволия. Она совершенно покорна силам, приведшим ее в Глубину, и прорастает в смерти, подобно зерну. Ее не надо вытаскивать из глубины назад. Она чувствует всей собой, что естество – видимая часть жизни, а не вся жизнь. Есть нечто сверх естества. Именно в это она сейчас вживается. Но сверхъестественное – не противоестественное. Она не хочет противиться смерти, как никогда не противилась жизни. Она хочет войти через смерть в жизнь вечную. И собственно к этому, только к этому безмолвно зовет Орфея. И когда Орфей это услышит, поймет, это будет поющий бог сонетов – воистину Преображенный человек.

Эвридика Цветаевой, как и дочь Иаира, противится жизни. Вечность для нее только по ту сторону жизни. Эта потусторонность – реальная. Душа была в той глубине, по ту сторону всего видимого и осязаемого, в мире бесплотных, истоков и начал. Но теперь, здесь, их надо воплотить. Вот этого душа Марины Цветаевой не может, не умеет. Этому противится… Она хочет уйти в смерть, чтобы задержать высший миг навсегда, чтобы остановить его. Но Высшее не останавливают. Оно раскрывается в безостановочности жизни.

У Орфея мифического и рильковского первое прикосновение к Вечности тоже оставило великую тоску, ожог, «посмертную сквозь». Певец не выдержал Вечности. Он оглянулся. И – Вечность, прожегшая его, достовернейшая Вечность, – исчезла. Он видел ее. Он был в ней. Он не может сомневаться в ее реальности. Она есть. Но он – вне ее. Оглянулся – остановился. Вышел изнутри наружу. Во тьму внешнюю. А вечность осталась внутри…