Избранные произведения

Он голову под камни подставляет.

Она священный покидает храм,

А он готов припасть к ее стопам.

Лишь в паланкине милая уселась,

Маджнун, внезапную почуяв смелость

И улучив благоприятный миг,

У паланкина с быстротой возник.

Они прощались мысленно друг с другом,

Единым обездолены недугом.

Ни слова не сказали: их тоска,

Их боль была слышна без языка.

Разлукой разлучились роковою-

Так расстается тело с головою, —

Не может тело жить, коль голова

Хотя и смотрит, но уже мертва.

Подруга удалилась в паланкине,

А он остался, увязая в глине:

От горьких слез, что пролил он с тоской,

Стал вязкой глиною песок сухой.

Подруга мускусом благоухала,

А кровь у Кайса в сердце высыхала,

Как будто налили ее враги,

Излив весь мускус, в сумку кабарги.

Но мускус речи скрыть он был не в силах,

Запел всей кровью, что кипела в жилах:

«Ушла душа, осталась только плоть.

Ослабла плоть. Как слабость побороть?

Пришла, для краткого сверкнула взора,

Но как мне больно, что ушла так скоро!

Всю жизнь за ней бежал я, и возник

На миг из-под завесы чудный лик,

Но миг прошел — возлюбленная строго

Закрыла лик, не постыдившись бога.

С губами пересохшими везде

Скитался я, мечтая о воде,

И вот источник вижу я в пустыне,

Но доползти к нему не в силах ныне.

Жизнь еле теплилась во мне, слаба,

Но вновь напала на меня судьба,

Подобно кочевому бедуину.

Я знаю: скоро я сей мир покину.

Пылает грудь, изнемогает плоть, —

Никто пусть так не страждет, о господь!

О, если б смерть мое убила горе,

Тогда страдать я перестал бы вскоре!»

Покинув караван Лайли, к другим

Пристал Маджнун, печальный пилигрим.

Боялся он, бессильный от страданий,

Что, если в том узнают караване

О спутнике таком, ему конец:

Там не найдет сочувственных сердец,

И станет скорбь Лайли невыносимой,

А стыдно горе причинять любимой.

ЮНОША ИЗ ПЛЕМЕНИ САКИФ НАПРАВЛЯЕТСЯ К КААБЕ, ВСТРЕЧАЕТ ЛАЙЛИ, ВЛЮБЛЯЕТСЯ В НЕЕ И ЖЕНИТСЯ НА НЕЙ

Кто жемчуга на нитку нанизал,

Такой блестящий жемчуг показал:

Та, пребывающая в паланкине,

Подобно целомудрия святыне,

Газель, что даже львам внушает страх,

Что явно властвует в людских сердцах,

Что мудрецов в безумцев превращает,

Что силу у могучих похищает, —

Когда обратным двинулась путем

Из Мекки на верблюдице верхом

И каравана опытный вожатый

Верблюдов гнал, умением богатый, —

Один араб из племени сакиф,

Что молод был, и строен, и красив,

С пушком, покрывшим розовые щеки;

С шатром волос, венчавшим лоб высокий;

С таким кольцом на пальце, чья печать

Могла его главенство подтверждать;

Из той семьи, что возглавляла племя

От древности седой по наше время;

О чьих богатствах повесть нам прочла

Сама земля, не зная им числа;

Кто деньги всем дарил, но до отказа

Кошель свой тут же наполнял он сразу, —

Лайли увидел в паланкине вдруг

И он любовь познал в пустыне вдруг!

Завеса от людей ее скрывала,

Но ветерок приподнял покрывало,

И он зарю увидел, — нет, заря

Померкла б, от стыда пред ней горя!

Узнал он дня и ночи связь при взгляде

На спущенные за уши две пряди;

Из-под бровей-подков — очей огонь,

Казалось, высек норовистый конь;

Ее глаза — как будто две колдуньи,

Что чародействовали в новолунье;

Смеясь, развязывал узлы забот

Зубами белыми багряный рот.

На ту луну одним взглянул он глазом

И разом потерял покой и разум.

Попал он, обессиленный от ран,

Как дичь, любви-охотнице в аркан.

Чтоб завладеть Лайли, нашел он свата,

Чья речь была присловьями богата:

Недаром говорили все о нем,

Что он и воду сблизил бы с огнем!

К отцу Лайли он старика отправил,

Чтоб обещал и обещать заставил.

Сказал от имени его старик:

«Как ты, я родословною велик.

Нет равных мне — я хвастаться не стану —

По знатности, имуществу и сану.

Долины нет, где б не паслись всегда

Моих овец и коз моих стада,

Не сосчитать шатров моих стоянок,

Моих коней, верблюдов, слуг, служанок.

Всё, чем владею, я тебе отдам,

Прикажешь — брошу всё к твоим ногам,

Всё злато, серебро, всё достоянье,

Что взвесить и весы не в состоянье.

Я весь — твой раб. «Владеющий рабом

Владеет также и его добром».^[38]

Да, я твой раб. Так стань мне господином,

Тебе не зятем буду я, а сыном.

Воскликну: «Хорошо, что я твой зять!»

Я «хорошо!» готов сто раз сказать!

А нет — каким уравновесят златом

Моих страданий самый малый атом?»

Узнал отец, посланца расспросив,

О юноше из племени сакиф.

Приязнь к нему почувствовал он сразу,

Поверив сладкозвучному рассказу.

Еще не зная жениха, тотчас

Изрек: «Он — сын мой, светоч старых глаз!»

Душа его согласьем отвечала

На сватовство, но он решил сначала,

Что надо с близкими держать совет

И лишь потом посланцу дать ответ.

Пошел к жене, тайком принес известье

Он матери и дочери-невесте,

И согласилась любящая мать

Тому арабу дочь свою отдать:

«Счастливый брак — спасенье для влюбленных.

Для двух несчастных, страстью опаленных.

Став юноши красивого женой,

Лайли забудет о любви былой.

Маджнун, когда услышит весть такую,

Начнет искать красавицу другую.

Нам тоже прок от нового родства:

Все прекратятся толки и молва».

Когда те беды над Лайли нависли,

Как локоны, пришли в волненье мысли.

Она заплакала, краснее роз

Глаза-жасмины сделались от слез.

А розы щек, пленявшие красою,