Избранные произведения

Она искала часа неустанно

Найти в уединенье Саламана.

И ночью раз к нему в покой вошла

И всю себя и душу принесла.

К ногам его она, как тень, склонилась,

К ногам его смиренно приложилась.

И ласково он на нее взглянул,

И милости ей руку протянул,

И обнял. Тесным было их объятье,

Как тело нам охватывает платье.

И жадным ртом ко рту ее приник, —

О, поцелуй — объятий проводник.

Они в лобзанье радостно сливались,

И чаши их сердец переполнялись.

Они устами терлись об уста,

Но разделяла их еще черта.

И страсть, что в них сильней забушевала,

Стыдливости отвергла покрывало

И узел распустила на пути,

Где жаждали друг друга обрести.

В нем — молоко, а сахар в ней скрывался,

Сладчайший сахар с молоком смешался.

Насытясь сахаром и молоком,

Они к утру забылись сладким сном.

САЛАМАН ПРОБУЖДАЕТСЯ ОТ СПА И ЗОВЕТ АБСАЛЬ НА ПИР РАДОСТИ

Светило дня, взойдя на свод зеленый,

Лучом, как палочкою золоченой,

Завесу сбросив, навело сурьму

На вежды миру сонному всему.

И встал счастливый Саламан с постели

В полудремоте сладкой, будто в хмеле,

Объятый обаяньем чар ночных

И жаждой новых радостей живых.

Ему — он чувствозал — необходимо

Опять припасть к рубинам уст любимой.

Ее позвал он, слуг не разбудил

И рядом на подушку усадил;

Стыдливости покровы с милой снял он —

И вновь восторги ночи испытал он.

И так же день у них прошел другой...

Казалось, не грозил им глаз дурной.

День стал неделей, месяцем — неделя,

А месяц — годом сладкого безделья.

Вот так — ни днем ни ночью, без забот,

Они не разлучались целый год.

Но в зависти врагценье круговое

Сказало: «Как бесчестны эти двое!

Но те дела, что начинаю днем,

Я пресекаю в сумраке ночном.

Ведь счастье человека, и мученье,

И жизни срок — в моем произволение!»

РАССКАЗ ОБ АРАБЕ-КОЧЕВНИКЕ, КОТОРЫЙ ОДОБРИЛ УГОЩЕНИЕ ХАЛИФА И СКАЗАЛ: «ПОСЛЕ ЭТОГО Я ВСЕГДА БУДУ ПРИХОДИТЬ ОБЕДАТЬ СЮДА!», И ОБ ОТВЕТЕ ХАЛИФА, ЧТО, ВОЗМОЖНО, ЕГО НЕ ПУСТЯТ, НА ЧТО АРАБ СКАЗАЛ: «ВИНА ЗА ЭТО БУДЕТ НА ТЕБЕ, А НЕ НА МНЕ»

Какой-то бедуин, придя в Багдад,

Сел у ворот халифовых палат.

И волей повелителя в чертоги

Был приведен кочевник тот убогий;

Там за чредою царственной еды,

Он угощен был блюдом палуды

Сладчайшей, как язык красноречивый,

Как губы девы, юной и красивой,

То блюдо при любом большом глотке,

Казалось, таяло на языке.

Всё съел араб, и, восхвалив аллаха,

Он так сказал без робости и страха:

«О правоверных добрый щит и свет!

Я съел обед и дал такой обет,

Что буду ежедневно непременно

Сюда ходить, о муж благословенный!

Обедать с вами! Больше никуда,

Так мне по вкусу ваша палуда!»

Халиф сказал, смеясь. «О гость случайный,

Не ведающий сокровенной тайны!

Тебя вторично могут не пустить,

Так понапрасну стоит ли ходить?»

Араб сказал: «Ты грех возьмешь на душу,

Коль по твоей вине обет нарушу!

Когда меня ты не велишь пускать,

То кто меня посмеет обвинять?»

РАССКАЗ О ТОМ, КАК МУДРЕЦ И ПАДИШАХ УЗНАЛИ О ЛЮБВИ САЛАМАНА И АБСАЛЬ И СТАЛИ УПРЕКАТЬ ЗА ЭТО САЛАМАНА

Шли ночи, дни, недели в свой черед.

Любовь их длилась месяц, длилась год.

Совсем отца и мудреца забыл он,

Заботою сердца их сокрушил он, —

Уж не томит ли юношу недуг?

Но правду всю разведали от слуг.

Они позвали юношу и речи

С ним начали окольно, издалече.

И много истин мудрых привели,

Пока до сути дела не дошли.

И стало ясно им, что без обмана

Дошла до них молва про Саламана.

И дали наставление ему —

Опору неокрепшему уму.

НАСТАВЛЕНИЕ ПАДИШАХА САЛАМАНУ

Шах говорил: «О сын — душа отца,

Светильник яркий моего дворца!

Взгляд счастья моего тобой живет,

Майдан моих надежд тобой цветет.

Я долгим ожиданием томился,

Покамест ты, как роза, не раскрылся.

Полу из рук моих не вырывай,

Шипами рук моих не уязвляй.

Из-за тебя обременен я властью

И для тебя кладу ступени к счастью.

Предназначения не забывай,

Пристрастиям низким воли не давай,

Не будь рабом страстей! Ведь пред тобою

Престол величья, посланный судьбою.

Ты — царский сын. Тебе в човган играть,

Верхом на Рахше по полям скакать,

А не човганом локонов пленяться

И неге и безделью предаваться.

Копьем онагра мчащегося рань,

Лань на скаку проворно зааркань —

Хвала тебе. Но будь не заарканен

Петлей страстей, стрелой любви не ранен.

Всегда готовым будь пойти на бой,

Разить отважных сталью боевой.

Но кто в гаремном воздухе изнежен,

Тому разгром в сраженьях неизбежен.

Опомнись, сын! Иначе — я не лгу,

Что я от огорченья слечь могу.

Не высказать, как ты меня печалишь...

И стыд тебе, коль с ног меня ты свалишь!»

О ПРОЛИТИИ ШИРУИЕЙ КРОВИ ХОСРОВА ДУРНОМ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИИ ЕМУ ЗА ЭТО

Убитый сыном, кровью истекая,

Хосров Парвиз промолвил, умирая:

«Ветвь, что от корня вскормлена водой,

Решила уничтожить корень свой.

И вырван корень был. И что же стало?

Иссохла ветвь и на землю упала».