Избранные произведения

Я стану в мыслях щедр, в реченьях скуп.

Стан — пальма в ярком цветнике блаженства,

Чье признается гордое главенство.

Ее поит величия родник,

Пред нею кипарисный сад поник.

Как мускус, две косы благоуханны,

Они для мудреца — силки, арканы!

Их гребень причесал, и тешит взор

Посередине сделанный пробор:

Не перехвачен ли, веревкой мучим,

Мешочек черный с мускусом пахучим?

Кудрей-жасминов, мнилось, тень дрожит

На розовом кусте ее ланит.

Нет, косы — два каната перед нами,

С канатными сравню их плясунами!

Чтоб изучить ее, судьба прочла

Скрижаль ее прекрасного чела...

Ее лицо — Ирема сад высокий.

Но кто украсил родинками щеки?

Какое им сравненье я найду?

То негритята в розовом саду!

А ямка на щеке, сердца тревожа,

На букву «мим» без хвостика похожа.

Увидит — обезумеет любой

От ямочки под нижнею губой!

Ты спросишь: в чем безумия причина?

Та ямочка опасна, как пучина!

Белее снега шеи белизна,

Газель склониться перед ней должна.

Белей цветка жасмина грудь и плечи,

Взглянув на них, лишишься дара речи.

Две груди — два блистающих холма,

Два чуда, что сведут тебя с ума,

Еще никто не трогал два граната,

Чье целомудрие свежо и свято.

Под ними клад серебряный возник, —

И что пред ним серебряный рудник!

Чистейшая, внимая славословью,

Сердца людей очистила любовью.

Красавицы ей кланялись вослед:

Их жизнь хранил царевны амулет!

Всех государей овладев сердцами,

Красой сравнялась с царскими венцами!

Ее рука дарует свет глазам,

Сердцам больным и раненым — бальзам.

А пальцы — перья, что о страсти пишут,

Которою сердца влюбленных дышат.

Как юный месяц — каждый ноготок,

О нем мечтают Запад и Восток.

Тонка, как волос, середина стана,

Того и жди, сломается нежданно!

Боясь, он будет срезан пояском,

Свой стан не стягивает волоском!

Живот поспорит с мехом горностая,

Пупком, как чистым жемчугом, блистая.

Полны, округлы два ее бедра,

Ты скажешь: две горы из серебра!

Так нежно тело, что любое место

Скользит под пальцем, как крутое тесто.

Про то, что от пупка и до колен,

Не знаю новых слов, другим взамен:

Не смеет мысль проникнуть в ту твердыню

Переступить запретную святыню.

Коснусь я словом только стройных ног,

Подъемлющих серебряный чертог.

Какая прелесть! А ее ланиты —

Живой цветник, от жадных глаз сокрытый

Она была так царственно светла,

Что ей завидовали зеркала

И на коленях перед ней стояли:

Ее, а не своей красой сияли!

В ее коленной чашечке свой лик

Узрел бы, кто к ногам ее приник...

Подобны кипарисам на равнине,

Служили ей красавицы рабыни.

Для райских дев она была душой,

Для тысяч тонкостанных — госпожой.

Не знала роза до сих пор печали,

Ее ногам шипы не докучали.

Ни разу в ней любви не вспыхнул жар,

Она еще не знала сладких чар:

Спит, как нарцисс, безгрешно, безмятежно,

Как роза, утром расцветает нежно...

Играла в детстве с куклами она,

Потом была с газелями дружна.

Шутила с куклами, еще не зная,

Как шутят небосвод и доля злая.

Не ведая забот, она росла,

Всегда была спокойна, весела.

Что ей сулит судьба? Познавши бремя,

Что ночь родит в положенное время?

ЗУЛЕЙХА ВИДИТ ЮСУФА ВО СНЕ И ВЛЮБЛЯЕТСЯ В НЕГО

Та ночь, как утро жизни, хороша,

Ждала любви, как юности — душа.

Уснули рыбы, и замолкли птицы,

А мы событий развернем страницы.

Нам зрелища явил вселенной сад,

А сам заснул — лишь звезд глаза горят.

От стражи ускользнула ночь-воровка,

Звон колокольцев прекратила ловко.

Свернувшись, дремлют псы и видят сны:

В ошейники хвосты превращены!

Вот, перерезав собственное горло,

Замолкнув, птица тьмы крыла простерла.

Вот страж на башне шахского дворца,

Глаза как маки у того бойца,

Но бодрствовать не в силах он однако,

Затем что усыплять — есть свойство мака.

Заснув у барабанщика в руках,

Как бы застыли палочки впотьмах.

Не призывает муэдзин молиться,

А ночь людей свалила, как убийца.

Не зная зла, не ведая греха,

Заснула сном сладчайшим Зулейха:

То розовый цветок лежит на ложе,

На гиацинты локоны похожи.

Шелк разметавшихся душистых кос

Рисунок неги на постель нанес.

Глаза смежила, их сиянье пряча,

Но вещим зреньем сердца стала зряча.

Вдруг юноша — о нет, сама душа —

К ней входит, страстью пламенной дыша!

Божественного света изваянье,

Похитившее гурий обаянье, —

Он был сама любовь и жизнь сама,

Он властной красотой сводил с ума.

Он, ростом кипариса обладая,

Был строен, словно пальма молодая.

Мечтал, казалось, разум поскорей

Стать радостным в цепях его кудрей.

Луна и та сдалась ему на милость,

А солнце до земли пред ним склонилось.

Под сводами изогнутых бровей

Глаза пленяли томностью своей.

Лицо — луна, а брови — лук, что грозный

Стрелец натягивает в битве звездной.

Нарциссов насурьмленных нежен взгляд,

Ресницы, словно стрелы, всех разят.

Улыбкой прогонял он все печали,

Уста-рубины сахар источали,

Меж них сверкали зубы-жемчуга,

Как молния — для друга и врага!

Мысль у него — как соль, а рот — фисташка,

С красавцем — звездам состязаться тяжко!

Был подбородок — словно плод живой:

То яблоком казался, то айвой.

А родинка, что на щеке чернеет?

Ты скажешь: ворон в цветнике чернеет!

Он был широк в груди, в плечах широк,

А в поясе — как тонкий волосок.

Царевна на него взглянуть решилась —

И совершилось то, что совершилось!

Ни гурия, ни смертный человек