«Хочу, как ты, его коснуться плеч,
Его в свои объятия привлечь!»
Едва лишь поясок на нем повяжет,
Тотчас такое пожеланье скажет:
«О боже, если б вместо пояска
Юсуфа обняла моя рука!»
Юсуфа кудри мягкие причешет,
Тем самым сердце бедное утешит:
Как дичи, ей хотелось поскорей
Попасть в тенета мускусных кудрей.
А всяких яств обилие какое
Хранилось для него в ее покое!
Узорам разноцветных скатертей
Там становилось тесно от сластей!
Миндаль и сахар за халвою следом
Он радостно вкушал перед обедом,
Затем — плоды, они вкусней всего:
Как подбородка яблоко его!
Скажи: он угощался не кебабом,
А сердцем Зулейхи, больным и слабым!
Казалось ей: варений вкус и цвет —
Рубины губ, которым равных нет.
К нему со сладким подходя шербетом,
Сама, как сахар, таяла при этом.
Казалась ей всевластной, как судьба,
Любая прихоть юного раба.
Когда, дневным волненьем утомленный,
Он спать ложился ночью благовонной,
Она стелила для него в ночи
Ковер богатый, ложе из парчи.
А коврик у него под головою
Был как тюльпан под розою живою!
Рассказывала на ночь каждый раз
То притчу мудрую, то чудный сказ,
Так засыпал он с чистою душою, —
Она пылала вместе со свечою!
Ее глаза — две лани — до утра
Всю ночь паслись на зелени ковра.
То глаз его нарциссами пленялась,
То над устами-розами склонялась,
То, чувствуя, что сок такой пьянит,
Резвилась в цветнике его ланит,
То в умиленье радовалась кротко,
На яблоко взирая подбородка,
То сыпала кудрям хвалу из уст:
«Вы, что венчаете блаженства куст!
Я плачу из-за вас: черны, как дивы,
Зачем с Юсуфом, с пери, спать должны вы?»
Так по ночам, что были точно смоль
Его кудрей, ее терзала боль.
Одно занятье ночью, днем — другое,
Красавица забыла о покое.
Страдала, мучилась, как госпожа,
И утешалась, юноше служа.
Воистину: кто у любви в неволе,
Тот радуется этой рабской доле,
Тот у любви стремится на пути
Ресницами весь мусор подмести
И каждое исполнить повеленье,
Чтоб заслужить любви благоволенье.
ЮСУФ РАССКАЗЫВАЕТ О ПЕРЕНЕСЕННЫХ ИМ СТРАДАНИЯХ
Повествователь честно, без прикрас,
Так изложил прелестный сей рассказ.
Однажды Зулейха затосковала,
Когда еще Юсуфа не знавала.
Изнемогали и душа, и плоть,
Бессильны это горе побороть.
Ни днем, ни ночью, ни в гостях, ни дома
Не проходила горькая истома.
В тоске, в слезах, уныла и тиха,
По комнатам металась Зулейха.
Сказала мамка: «Ты, кому подножьем —
Луна, кого, как солнце, славить можем, —
Да от судьбы не обретешь обид,
Да небо зла тебе не причинит!
Не знаю, что с тобой случилось ныне,
Но вижу, что твоя душа в унынье.
Ты — как листок, что бурею гоним.
О, кто, скажи, не сжалится над ним?
То с той, то с этой стороны ложится,
Как будто вечно хочет он кружиться.
Он то назад стремится, то вперед,
Нигде себе покоя не найдет
Скажи мне, где твоей тоски основа?
В чем горе сердца твоего больного?»
Ответила: «Сама себе дивлюсь,
Сама я собственной судьбе дивлюсь.
Душа скорбит, но отчего — не знаю,
Грущу я, но из-за кого — не знаю.
Меня уносит дней круговорот,
И тайная тоска меня гнетет.
Я — праха неподвижного частица,
Но заставляет вихрь меня кружиться,
Частицы неподвижно существо,
Но вихря-то круженье каково!»
Промчались дни — кому забыть дано их?
Стал жить Юсуф у Зулейхи в покоях.
Однажды он в ночной поведал час
О прежних горестях своих рассказ:
Раскрыл уста — за словом слово льется
О том, как был он брошен в пасть колодца.
Услышав о колодце, о песке,
Как вервь, скрутилась Зулейха в тоске.
Подумала: не в тот ли день ужасный
Она от скорби мучилась неясной?
Неделям, дням подсчет произвела —
В уверенность догадка перешла!
...Сердца, что незнакомы с темной злобой,
Друг с другом связью связаны особой,
А тех сердец еще сильнее связь,
Что любят, и тоскуя и томясь.
У любящего сердца — взор провидца:
Ничто не может от него сокрыться!
Есть у любимого к любимой путь:
От сердца к сердцу есть незримый путь.
Возлюбленному шип вонзится в ногу —
Любимая почувствует тревогу.
На кудри друга вихрь подует вдруг —
В смятении начнет метаться друг;
А если пыль его щеку покроет —
Ее спина под тяжестью заноет.
Я слышал: чтобы кровь пустить Лайли,
Врачи укол однажды нанесли,
И в тот же миг, по слову очевидца,
Кровь из руки Маджнуна стала литься!
Джами, всю бренность бытия пойми
Уйди от помыслов своих, Джами!
Иль от тебя — твой стыд, твое величье?
Иль от тебя — твой взор, твое обличье?
Отвергни страсть, приязнь, вражду, корысть,
Своих деяний зеркало очисть.
Бывает: как Муса, бросает слева
Тебе свой луч таинственная дева, —
И прозревает сердце, возлюбя,
Чтоб тайна стала явной для тебя.
ЮСУФА ПО ЕГО ПРОСЬБЕ ДЕЛАЮТ ПАСТУХОМ
Блаженно сердце истинно влюбленной,
Свиданием с любимым просветленной.
Какое счастье — другу стать слугой,
Не помышляя о судьбе другой!
Есть в этом униженье — возвышение,
Есть радость в этом жертвоприношение:
Да, радость — жертвою кровавой стать,
Любимому даруя благодать!
Прикажут встать — к ногам падешь тотчас же,
И этим рабством ты гордишься даже!
Прогонят — не уйдешь, а будешь ждать,
Пока тебя не позовут опять.
Чтоб возглавлять общину без упрека,
Быть пастырем — обязанность пророка.
Юсуф просил: «Хочу быть пастухом».
Услышав о желании таком,