Избранные труды по русской литературе и филологии

4.1. В опубликованной Н. И. Харджиевым первоначальной 4-строчной редакции предпоследняя и последняя строки – «На Красной площади всего круглей земля[1266], / Покуда на земле последний жив невольник» – совпадают с 3-й и 8-й, последней же, в окончательной редакции[1267]. Из первых двух строк – «Там деготь прогудел, лазурью шевеля: / Пусть шар земной положит в сетку школьник» – в основной текст перешли «шевеля» и «школьник». Школьник с глобусом – (квази)мотивировка доминантного хода (3-й стих) начальным географическим знанием и детским языковым мышлением. В учебниках географии сообщается, что Земля имеет форму шара, но не геометрически правильного, а несколько сплюснутого у полюсов, – в данном же случае измышлен, наоборот, некий «избыток шарообразности». Карта полушарий как предмет детского фантазирования – одна из главных тем «Египетской марки»; здесь и подтверждение («аквамариновые и охряные полушария, как два большие мяча, затянутые в сетку широт») того, что сетка с глобусом – каламбур, обыгрывающий сеть меридианов и параллелей (Парнок думает еще о сетчатке глаза, воспринимающего географическую карту). Избыток округлости и шарообразности, мыслимой не в физическом, а в целостном плане, передан посредством грамматического сдвига – использования степени сравнения там, где ее не должно быть. Эта форма потенциально мотивируется как не вполне правильная речь школьника. Мотивировка распространяется и на логический строй фразы, занимающей 3–4-й стихи: «избыток» есть до тех пор, пока есть «невольничество», – «грамматика поэзии» увязана с политграмотой, каковая таким образом наделяется «поэтичностью».

4.2. В окончательной редакции 1) исключен мотив неба и авиации; 2) введено я; 3) введено обыденное значение слова «земля» (помимо значения мир и земной шар); 4) осложнена топография Красной площади («скат»); 5) «школьность», инфантильность разыграна иначе. Школьник теперь поставлен в связь с я как учителем; 3–8-й стихи – это слова учителя (возможно, реминисцирующие характеристику Маяковского в статье «Буря и натиск»: «Подобно школьному учителю, Маяковский ходит с глобусом, изображающим земной шар <…>»), повторяемые учеником, – разыгрывается заучивание[1268], запоминание, зубрежка. В этом ключе может быть истолковано и то, что вдобавок к обычным перекрестным рифмам в стихотворении рифмуют все четные строки. Стоит также принять во внимание семантическую близость глагола заучить (2-й стих) и фоническую близость глагола твердеть (4-й стих) – к неиспользованному в тексте твердить[1269] (ср. «Так затверди ж назубок» в «Ночь на дворе…»‚ «Весь день твержу» в реквиеме по Белому).

Можно сказать, что предсказание (2-й стих) и осуществление симультанны, поскольку поэт сам проходит обучение в советской «школе жизни». То, что я (независимо от биографических обстоятельств) находится именно в этом положении, – такая же презумпция, как и «преподаваемые» идеологемы (Красная площадь и направляемое ею «освобождение человечества»), но иерархически им подчиненная, «младшая», поскольку относится не только к «законам исторического развития» и «массам», но и к поведению индивида-интеллигента.

Отнесения к «скату» определения «добровольный» делает фразу 4-го стиха идеологически эквивалентной фразе предыдущего, а не аккомпанирующей (напр., отступлением к реальной топографии, городскому пейзажу и т. п.), как можно было ожидать. При этом наблюдается «семантический хиазм»: идеологический денотат (Красная площадь) определяется посредством физического признака (метафоризующего ценностный), а физическому денотату приписан идеологический признак. Семантика самого прилагательного «добровольный» не ограничена здесь значением своя воля (vs чужая) – несомненно, активировано значение добрая воля (vs злая). Определение захватывает в строке и «физический» глагол – образуется составной идеологический предикат твердеет добровольный (в пределе – всего твердей и всего добровольней!). Чисто семантически, беспредметный характер этого конструкта (стилистически обозначение напоминает, пожалуй, язык героев Платонова) делает его некой универсалией, приложимой к любому неодушевленному носителю идеологии (мифологии) Красной площади.

Существенно иное – условно предметное – построение дает вариант, известный по записи С. Б. Рудакова: «И скат ее твердеет многопольный». Красная площадь, сопоставленная в предыдущем стихе со всем земным шаром, здесь становится вместилищем полей мира или страны. Этот «крестьянский» акцент был, видимо, сочтен чрезмерным и ослабляющим концовку («до рисовых полей»).