Избранные труды по русской литературе и филологии

В 5–6-м стихах, представляющих «повторение пройденного» учителем-учеником в предыдущем двустишии, хиазм сменяется семантическим параллелизмом: скат определяется, как и сама Красная площадь, пространственно-«географическим» признаком, причем образованный ad hoc сложный эпитет и тут предполагает приближение к превосходной степени качества. В то же время создается – за счет рифмы и морфологического сходства – контекстуальная (квази)синонимия «добровольный – нечаянно-раздольный» (ср. также семантическую перекличку «вольный – раздольный», м. б., и «вольный – нечаянный», «добровольный – нечаянный»).

Начало последнего двустишия еще больше форсирует пространственную семантику – за счет резкой актуализации содержащегося в тексте слова «скат», признака наклонной вертикальности[1270], тогда как «раздольный» явно предполагает преобладание горизонтали. Тем самым вторично и по-иному остраняется представление о земном шаре – глобусе. Раздольная (теперь и по «вертикали») Красная площадь – некое самой природой отмеченное, космогонически выделенное пространство в пространстве (если угодно, начаток расширяющейся вселенной), в идеологической перспективе – пространство будущей мировой гармонии. В ДЯЛ поэт «сдвинул мира ось» раньше, чем в «Оде» приписал это Сталину.

Предпоследнее и последнее двустишия синтаксически теснее связаны между собой (поскольку между ними нет четкой фразовой границы), чем два предыдущих, однако здесь же возникает синтаксическая неопределенность: 6-й стих внушает ожидание глагольного сказуемого, но оно не появляется. Это создает второй грамматический сдвиг (при нескольких возможностях синтаксического осмысления фразы)[1271] – опять-таки то ли темнóты пророческой речи, то ли изъяны школярской.

4.3. В ДЯЛ и окружающих текстах ПВТ очевидны многие сходные элементы разных уровней, а за ними могут быть обнаружены и не столь очевидные. Топика земли играет в стихах апреля – мая 1935 г. первостепенную роль. С землей, жизнью (а не смертью) в земле связано метро, фигурирующее рядом с Красной площадью в «Наушнички, наушники мои…». В некотором смысле из земли пришли «Стихи о метро (Сборник литкружковцев Метростроя)», которые Мандельштам тогда же или сразу вскоре, в июне, читал и рецензировал. «Добровольный» (с «твердеет добровольный» ср. в «Большевике»: «скрепитель добровольный трудящихся») – точка пересечения официального идеологического словоупотребления с индивидуальным, связанным, во-первых, с топикой земли: «Комочки влажные моей земли и воли…» («Чернозем») и, во-вторых, с глаголом «мирволить»: «Моя страна со мною говорила, / Мирволила, журила, не прочла» («Стансы»); «И я – в размолвке с миром, с волей – / Заразе саночек мирволю» («Люблю морозное дыханье…», январь 1937 г.).

Представляется, что скат надо соотносить не столько или во всяком случае не только с угодливо-покатой (рифма: ката) землей в «Стихах о русской поэзии», как делал К. Ф. Тарановский, предлагавший на этом основании учитывать возможность негативного оттенка в эпитете «нечаянно-раздольный»[1272], сколько со словом скатка, которое этимологически представлено в «Стансах», причем и соответствующий их фрагмент, и стихи о камских просторах («Я смотрел, удаляясь на хвойный восток…»), где также фигурирует «долгополая шинель», семантически перекликаются с нечаянно-раздольный. Эти строки «Стансов»:

Люблю шинель красноармейской складки —
Длину до пят, рукав простой и гладкий
И волжской туче родственный покрой,
Чтоб, на спине и на груди лопатясь,
Она лежала, на запас не тратясь,
И скатывалась летнею порой[1273]

 —

на одной из стадий истории текста были выделены в отдельный опус с заменой последнего стиха на: «Земного шара первый часовой», что также ведет к ДЯЛ. Сталин на фотографиях и портретах часто изображен в шинели; и в «Оде» он «в шинели, в картузе».

Эпитет «нечаянно-раздольный» сообщает Красной площади некий русский ореол – в согласии с «народными» мотивами, характерными для первых воронежских стихов. В этом плане самоотождествление поэта с Красной площадью подобно стремлению, выраженному в «Каме»: «И хотелось бы тут же вселиться, пойми, / В долговечный Урал, населенный людьми» (ср. в «Стансах» 1937 г.: «Входить в поля, врастать в леса»).