Избранные труды по русской литературе и филологии

Но что значит «целовать ночь»? Этот ход стал возможен благодаря тому, что если в первом катрене ночь дана как «время действия» и как пейзаж, то в следующем она, по сути дела, отождествляется – чему нет соответствия в оригинальном тексте сонета – с самой героиней, которая, согласно одному из вариантов прочтения синтаксической «двусмысленности», находится «целую ночь на страже». Такое отождествление в свою очередь обусловлено тем, что ночь представлена, в частности, звездным небом, а небо (эфир, «очаг лазури») в сонетах есть место посмертного пребывания возлюбленной; более того, семантически корреспондируют «ходит по кругу» и «на страже» – возлюбленная всюду в ночном мироздании. Не является ли в таком случае и «горящая пряжа» – метафора звезд – женским атрибутом (рукоделием и украшением)? Напомним, что в «Tristia» рифма «пряжи – лебяжий» – та же, что в сонете, – предваряет появление «босой Делии» (из Тибулла – Батюшкова – Пушкина), летящей в условном пространстве-времени или, вернее, вне времени и пространства. Все это позволяет предполагать, что Мандельштам, феминизируя космос, стремился реализовать дантовскую формулу «Любовь, что движет солнце и другие звезды» (неоднократно отразившуюся в 1910‐х гг., в том числе, видимо, в «И море, и Гомер – все движется любовью», а в программных «Мыслях о символизме» Вяч. Иванова ставшую предметом особого разбора).

В звездное мироздание и посылает целую ночь поцелуи тот, кого в переводе другого сонета (CCCXIX – «Промчались дни мои…») Мандельштам обратил прежде неба (терцеты) к земле (катрены), скрывшей тело возлюбленной, и заставил вспоминать «сладостные сплетения». Единственное в его переложениях использование метастилевого эпитета итальянского поэта не только далеко отстоит от целиком спиритуальной «сладостной муки» (dolce pena) сонета CLXIV (в переводе которого эта синтагма не отражена), но и является скорее перелицовкой – независимо от того, понимать ли «сплетения» как сексуальное действие или как описание исчезнувшего в земле тела, синоним телесных «средоточий знакомых», т. е. замену портрета возлюбленной. Вероятно, более адекватно мысли переводчика второе понимание (об этом говорят и черновые варианты), но значима сама «вольнодумная» перелицовка, своего рода либертинаж.

Между тем «петраркизм» иконически выразился именно в стихе «Целую ночь…» – «двусмысленность» этого фрагмента русского текста делает участников спиритуального свидания нераздельными.

3.2. Вторая, аналогичная глосса содержится в той редакции перевода сонета CCCXIX, которую Н. И. Харджиев печатал как основную, а современные издания – как предшествующую основной. Ее 5-я строка читается: «О семицветный мир лживых явлений!» Ближайший из предыдущих черновых вариантов строки: «Слепорожденным – радуга явлений»; этому контрастному построению поэт предпочел более сложный – вне антонимической семантики. Скорее он создает и внушает синонимию «совмещенных» слов – лживых и живых. Различаются они не только ударениями, но и морфологически – поэтому можно говорить и об удерживающем схемное ударение «суммарном» неологизме. Функция его и заключенной в нем «двусмысленности» (более прозрачной, чем в случае, рассмотренном в 3.1) – остранить традиционную, культурно отягченную философему-поэтизм со стертой (для эпохи переводчика) литературностью, ассоциирующуюся прежде всего с романтизмом: представление о кажимости земного мира, где суть вещей, а главное, смерть скрыты под яркими оболочками, Мандельштам передает в этой лексеме опять-таки иконически. Ср. использование более обычных средств: мир (5-я строка) – умиранье (6-я).

Сближение, примененное поэтом, известно в фольклоре, например: «Что полжешь, то и поживешь»; «Ложь не живуща»; «Живи не ложью, будет по-Божью». Ср. у Солженицына: «Жить не по лжи!» (публицистические выступления 90‐х гг. озаглавливались: «Жить по Солженицыну» и «Жить не по Солженицыну»). У Цветаевой в диптихе «Жизнь» (вошло в «После России»): «Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо» (рифма этой строки – «(душу) живу»). Там же: «Жизнь, ты явно рифмуешь с жиром» – ср., конечно, цитату из «Слова о полку Игореве», которой начинается («Печаль жирна») 6-я строка мандельштамовского перевода и которая перешла затем в реквием по Андрею Белому. Но не менее любопытно, что рифма к «жиром» у Цветаевой – «старожилом», а в другом тексте диптиха «(душу) живу» рифмуется с «жилу», – и те же словесные темы находим в черновиках рассматриваемого перевода: «в жилах», «в жирной земле», «чьи золотые жилы в жирном тлене»; наконец, в окончательном (в данной редакции) тексте 8-я строка, рифмующаяся с 5-й: «Чьи струны сухожилий тлеют в тлене». В текстах обоих поэтов разрабатывался, таким образом, один и тот лексический и фонический комплекс: жизнь – жил – жила – лжива – жирный.