Избравший ад: повесть из евангельских времен

– Нет, что ты!.. Я просто… задумался. Отдохнула?

– Да.

– А как мама?

– Говорит, ей гораздо лучше.

– Хвала Всевышнему! Ты, наверное, есть хочешь?

– Очень, – смутилась девочка.

– Прекрасно. Симон!

Киренеянин вбежал в комнату.

– Что такое?

– Твоя гостья хочет есть.

– Ох! Вот и славно. Лепешки как раз поспели.

– Давай. И Дине отнеси что-нибудь. Сам знаешь, что лучше.

– Конечно. А ты будешь?

Иуда качнул головой.

Трапеза проходила в молчании. Рахиль смущалась, но никак не могла остановиться. Симон смотрел на нее с умилением и все время предлагал еще. Иуда сидел в стороне, глядя в окно. Рядом с ним остывали нетронутые лепешки.

– А вот и я! – на пороге появился Исаак.

Рахиль вскочила и бросилась к нему.

– Дядя!

Она повисла у гончара на шее, тот подхватил ее, крепко прижал к себе.

– Маленькая моя! Какое счастье видеть тебя снова!

– Дядя, дядечка! Папа… – девочка заплакала.

– Я знаю, знаю. Не плачь! Вы теперь со мной. А как мама?

– Она заболела. Дядя Симон говорит, ей не надо вставать.

– Да, конечно. Ничего, сейчас мы пойдем домой. Там для вас приготовили комнату. Мы с тобой будем ухаживать за мамой, она поправится.

– Да! Пойдем к маме! – девочка повела гончара в задний покой харчевни.

* * *

– Как мне благодарить вас, добрые люди?

Исаак стоял на пороге, держа племянницу за руку. Дина, укутанная в теплую накидку, сидела на лавке рядом.

– Брось, – отмахнулся Симон. – Какая благодарность? Можно ли было не приютить их?

– Так поступили бы немногие. Кому нужна больная женщина и ребенок, если у них нет ни гроша? Мне стыдно предлагать деньги, но что я могу сделать для тебя?

– Ничего не надо. Разве что, приходите в гости. Буду рад вас видеть.

– Спасибо! Обязательно придем. Но этого мало. Я твой должник.

– Упрямец! Чем считаться, лучше будем друзьями, – Симон протянул гончару руку.

– С радостью! Такой друг – истинное сокровище, – Исаак крепко пожал руку трактирщику и повернулся к Иуде. – Прохожий, я не знаю даже твоего имени… Но ты спас мою сестру, не бросил их на дороге. Я никогда этого не забуду. Мой дом – твой дом.

– Оставь. Я не мог поступить иначе.

– Скажи хотя бы свое имя, чтобы мы могли молить Бога за тебя.

– Исаак, я не сделал ничего особенного. Кем надо быть, чтобы пройти мимо, видя женщину и ребенка, попавших в беду?

– Ты прав… Хотя… далеко не все столь великодушны. Послушай, я не могу просто уйти, словно собака неблагодарная…

– Меня не за что благодарить, Исаак. Не надо больше об этом.

Гончар только покачал головой.

– Что с тобой сделаешь! Твоя воля. Но знай – я твой друг отныне и навсегда.

– Спасибо. Я не забуду. Однако вам пора.

– Да, вечереет. Рахиль, Дина, прощайтесь.

Девочка подошла к Иуде, взяла его за руку.

– Спасибо, что помог нам. Ты такой добрый, прямо как дядя!

– Не за что, малышка!

Он обнял ее, погладил по пушистым волосам.

– Иди, да будет с тобой милость Всевышнего!

Девочка отошла к Симону. Иуда присел рядом с Диной.

– Как ты? Лучше стало?

– Да, намного. Все благодаря тебе и твоему другу. Спасибо, что не бросил нас!

– Говорю же: не за что.

– Ты так и не скажешь свое имя?

– Иуда, если вам так важно это знать, – пожал он плечами.

– Важно! Благослови тебя Господь, Иуда, за твою доброту!

– Спасибо на добром слове, Дина. Но благословлять меня не за что.

– Странный ты человек! Но это все равно. Я буду молить Всевышнего о тебе.

– Не стоит… Вам пора. Да не оставит вас Господь своей милостью.

Иуда отвернулся. Дина распрощалась с Киренеянином, Исаак поднял ее на руки, Рахиль схватилась за его рукав, они еще раз обернулись на пороге и вскоре исчезли в суете улицы.

– Какие хорошие люди!

– Да, – Иуда безразлично кивнул, не поднимая головы.

– Ты не хочешь разговаривать со мной?

– О чем говорить, Симон? Ты жаждешь знать, намерен ли я распороть себе брюхо или перерезать горло? – страшная улыбка скользнула по его губам. – Успокойся, не намерен.

– Иуда!..

– Только не надо восторгов, Симон. Если ты собрался порадоваться за меня – не стоит.

Он поднялся, начал ходить по комнате.

– Симон, я сделал бы это, не задумываясь. Ведь боль не прошла… И не пройдет уже. Я… слишком любил и был слишком любим ей. Но Господь не даром остановил мою руку. Значит такова Его воля – я должен жить, чтобы искупить все зло, которое причинил людям.

– Иуда, что ты говоришь! В чем таком ты виноват, что собираешься казнить себя всю жизнь? Ведь…

– Тебе ли спрашивать об этом? Я ведь многое тебе рассказывал.

– Вот как! А что же твои бывшие дружки?

– О чем ты?

– Почему они не наказаны? Они виноваты больше тебя! Где их наказание?

– Как ты смеешь! Не тебе определять степень вины и меру наказания.

– Но и не тебе! Ты будешь страдать и каяться, а они – продолжать убивать и причинять новые беды людям! Где справедливость?

– Я буду каяться в своих грехах, Симон. Их у меня слишком много, и я уже наказан!

– Вот я и спрашиваю, почему наказан только ты, да еще тогда, когда порвал с ними? А почему Господь не покарает других, например, этого безумца Товию, который завлек тебя в их проклятое братство?!

– Замолчи! – лицо Иуды страшно исказилось. – Никогда больше не упоминай при мне этого имени! Слышишь, никогда!

Киренеянин отпрянул.