Избравший ад: повесть из евангельских времен

– Ты прав, игемон. Но я говорил: в жизни чего только не бывает.

Их диалог прервала тяжелая четкая поступь легионера. На террасу вошел могучий солдат со знаками отличия центуриона. Его загорелое лицо было некогда разрублено ударом меча. Солдат отдал честь и почтительно замер перед наместником.

– Руфус, ты знаешь этого человека. Что ты можешь рассказать о нем?

– Не совсем так, игемон, – ответил центурион. – Мне не известно его имя. Но однажды на наших глазах он усмирил толпу, которую двое бунтовщиков, подстрекали к возмущению, и спас человека, которого собирались забить камнями.

– Что?! Ты не ошибся, центурион?

– Нет, игемон. Я прекрасно запомнил его и узнал сразу же.

– Что скажешь, Иуда, центурион действительно не ошибся?

– Действительно. Все было так, как он сказал. Не думал, что он запомнит меня. Да еще и узнает – два года прошло.

– Расскажи, что произошло, Руфус, как можно подробней.

– Это случилось после здешнего праздника Песах[45]. Мы несли обычный дозор, когда сообщили, что на площади у Храма возникли волнения, может произойти инцидент. Я взял десяток человек, поспешил туда. Мы увидели, что толпа, возглавляемая двумя бунтовщиками, собирается побить камнями человека, по облику степенного и богатого. Они кричали всякую чушь, половина из них, кажется, была еще во хмелю после празднества. Мы пытались остановить их, но не могли, их было не меньше сотни, они не пропускали нас, даже смели угрожать, а у нас был приказ не применять силы и оружия без крайней необходимости, мы не могли действовать решительно, хотя тот человек умолял нас о помощи.

– А кто он был, вы так и не узнали?

– Узнали, игемон. Зажиточный иерусалимский торговец, уважаемый в городе человек, очень состоятельный.

– Уважаемый человек! Тогда за что его хотели убить?

– Не знаю, игемон. Разве поймешь этот народ! Они кричали об оскорблении закона, дружбе с Римом…

– Его зовут Леви бен Захария, – вмешался Иуда. – Зять священника Иосава, один из крупнейших торговцев благовониями. Ведет дела на широкую ногу, торгует с аравийцами[46] и финикийцами[47], с вашими купцами не боится сотрудничать, даже, по-моему, имеет небольшую лавку в Риме. Для зелотов это вполне достаточный повод к убийству.

– Откуда ты его знаешь?

– Я рос в Иерусалиме и не в бедном квартале.

– Понятно. Продолжай, центурион.

– Уже полетели первые камни, когда появился этот человек. Он пробился сквозь толпу и заслонил торговца собой. Он был вооружен ножом, но совсем не угрожал, наоборот, стал успокаивать этих безумцев. Я не слишком знаю арамейский, игемон, но, насколько понял, он говорил очень умные и правильные вещи.

– Какие?

– О том, как глупо идти на поводу у разбойников, а потом расхлебывать их дела, что это убийство бессмысленно и ничего, кроме бед им не принесет, что гнев Рима беспощаден. К нашему удивлению, речь возымела действие, люди остановились, некоторые выбросили приготовленные камни. Тогда на него накинулись бунтовщики, произошла схватка. Ты знаешь, игемон, я видел много битв, но, клянусь Юпитером, был искренне восхищен! Эти двое крепкие и сильные мужчины, они тоже были вооружены, однако очень скоро один корчился на земле с раной в плече, а второй бежал, спасаясь от быстрого, как молния, клинка этого человека. Увидев такое, толпа совсем оробела, мы, наконец, смогли вмешаться и разогнали их. Торговец не сильно пострадал, я приказал проводить его домой. А этот человек просто исчез, так быстро – я даже не заметил.

– Это все, что ты можешь сказать о нем, Руфус?

– Все, игемон.

– Хорошо. Ты свободен. Можешь идти.

Руфус отдал честь и стремительно вышел.

– Квинт, ты все записал?

– Конечно, игемон.

– Хорошо! Теперь оставьте нас вдвоем с арестованным. Здесь дело сложней, чем я полагал.

Терраса опустела. Наместник поднялся, несколько раз прошелся между колоннами, бросая на Иуду короткие взгляды. Тот невозмутимо ждал. Наконец римлянин резко остановился прямо перед ним.

– Признаться, я услышал много необычного за время допроса, но эта история с торговцем была самой неожиданной. Ты – удивительный человек, Иуда из Иерусалима.

– Не буду спорить, игемон. Со стороны виднее.

– Скажи, зачем ты сделал это?

Иуда печально улыбнулся.

– Центурион действительно далеко не все понял из моих слов, игемон. Я говорил тогда, что только Господь может судить и карать, что убийство, даже из благих побуждений – тягчайший из грехов… Впрочем, центурион не виноват, вам всем этого не понять.

– Кому вам?

– Римлянам. Вам такие мысли и в голову не придут.

– Да как ты смеешь!..

– Разве я не прав, игемон? Для вас отнять чужую жизнь, десять, сотню, несколько тысяч – проще простого, особенно во благо великого Рима.

– Благо Рима превыше всего! А вы – иудеи? Разве история с этим торговцем не обычное дело здесь? Или зелоты разводят цветочки и прячутся в пустыне, чтобы писать стихи и философские трактаты?