Избушка на краю омута

— Тш-ш! — Старик даже присел, а в глазах его мелькнул испуг. Выждав паузу и убедившись, что из воды никто не пытается выбраться, он прошептал: — Это сам Чернобог. Одно из его воплощений. Темный бог многолик, чтоб ты знал. Но у каждого Стерегущего его глаза. Помни это, не зли его, ничего нет на свете страшнее его гнева!

В этот момент вода в бассейне пошла кругами и мелкой рябью. Старик попятился к выходу, шепча:

— Ну вот, доорался… Я ж говорил!

Борис метнулся следом и, обогнав его, понесся скачками вверх по лестнице. Снизу раздавалось невнятное злое шипение старика. Добравшись до двери и выбежав в подполье, Борис помчался дальше, врезаясь в мясные туши, к деревянной лестнице, ведущей в дом. Сзади раздался металлический хлопок закрывшейся двери, и от этого паника сразу улеглась, однако ненадолго. Борис не успел вылезти из проема в дом, только высунул наверх голову, как столкнулся носом к носу с жуткой зеленокожей кикиморой, протягивающей к нему длинные руки с синими, как у мертвецов, крючковатыми ногтями. Её длинные волосы, свисающие липкими сосульками, защекотали его лоб. Повинуясь инстинкту самосохранения, Борис изо всех сил толкнул ее в живот, и та, взлетев в воздух, с грохотом упала где-то в конце комнаты. «Сила Чернобога!» — вспомнил Борис, вновь удивившись своим способностям. Он выскочил из проема в полу и, оказавшись в доме, поискал кикимору взглядом. Заметив ее, подошел проверить, шевелится ли.

— Что там стряслось у тебя? — раздался за спиной голос старика.

— Кикимора в дом пробралась, — ответил Борис, разглядывая уродливое женское лицо, освещенное первыми лучами утреннего солнца, и гадая, почему оно вдруг показалось ему странно знакомым. Нет, не может быть, кикимор он еще в жизни своей не встречал! Знакомых кикимор у него, к счастью, нет. Но все же… Будто она похожа на кого-то, кого он хорошо знал. Только никак не мог вспомнить.

Кикимора пошевелилась, открыла глаза, и губы ее задвигались, будто она говорила что-то, но Борис не слышал ни звука. Та вновь потянула к нему руки, вцепилась в ткань брюк. Он нагнулся, схватил ее за зеленые скользкие волосы и, дернув вверх, с силой ударил головой об пол.

— Молодец, справился! Волоки ее вниз, в темнице запрем, — послышался рядом голос старика.

Возмездие

«Убил ты, о мести мечтая,
Но зло из души не ушло
И, ядом корней отравляя,
Лишь глубже еще проросло».

Федор заметил вдали белое пятно, мелькающее в частоколе золотистых сосновых стволов. Он узнал белое «обережное» платье, подаренное Алевтиной, и копну русых переливчатых локонов, сверкающих в утренних лучах, и легкую подпрыгивающую походку. Лада! Это, без сомнения, была она. Но как далеко, не докричаться. И все же он решил попробовать. Набрал полные легкие воздуха и выкрикнул ее имя. Она не обернулась, не ответила. Лес впереди расступался, и за спутанным кустарником поблескивала озерная гладь. Федор разглядел край почерневшей избушки на самом краю, почти у воды. Лада ускорила шаг, потом побежала. Он видел, как она остановилась у двери и, с мгновение поколебавшись, распахнула её и скрылась внутри. Ничего, он уже близко. Десять-пятнадцать минут — и они встретятся! Лада ведь даже не знает еще, что он жив! Вот она обрадуется! Все будет хорошо, дети тоже должны быть там. Ведь это и есть Камышовка, если верить описанию Лады. Избушка на краю омута. Точно — на краю, по-другому и не скажешь. Почему хозяин выстроил дом так близко к воде? Ну, как говорят, хозяин — барин. Его дом — ему и место выбирать. Скорее бы уже дойти! Федор давно бежал и удивлялся, почему еще не выдохся. Что-то было в тех ягодах, которые дала ему на завтрак странная женщина Тара. Именно после них он почувствовал мощный прилив сил. В жизни так не бывает. Мистика какая-то! Неужели, и правда, ягоды были политы кровью лесного бога Велеса, которого Тара просила поделиться своей силой? Правда, Федор никаких кровавых пятен не заметил, но это еще ни о чем не говорит. Ягоды красные, на них кровь может быть и не видна… Да, в последнее время жизнь подкидывает ему немало пищи для размышления. Так и не остановившись ни разу, чтобы перевести дух, он достиг опушки и лишь тогда перешел на шаг.

Солнце вставало над ивами за омутом — какое-то бледное, будто испуганное. Ивы дрожали, потревоженные ветром (или от страха?). Их длинные извилистые корни, похожие на жилистые руки исполинов, спускались с обрывистого берега в воду. Казалось, деревья пытались уползти в омут, чтобы спрятаться от надвигающей опасности, но замерли в нерешительности, заподозрив, что она поджидает их именно там.